Шамай Голан - Неодолимая слабость

он, и в его словах прозвучала обида.

— Мы начали, как бы это сказать… ну привыкать к этому, — проговорила Ханна и взглянула на мужа. Тот кивнул, соглашаясь. — Понимаешь, фильм был смешной, вот мы и смеялись…

Сегал снова кивнул и посмотрел на жену как-то исподлобья. Ее волосы казались каштановыми, но ближе к корням обнаруживалась седина. Сейчас прическа была новой: волосы собраны наверху, их держит заколка. Ханна смотрела прямо ему в глаза, с вызовом. Кто еще покусится на эти избытки плоти? Варикозные вены на ее голенях синели при искусственном освещении — как будто любовник щипал ее до синяков. Но в пятницу вечером больше уже никто не приходит. Может быть, она теперь не нуждается в этих людях. У нее есть сын, и он окружает ее заботой, она за ним как за каменной стеной.

— Пытаюсь понять, — ответил ей Сегал. — Ага, нечто новенькое, — добавил он, указывая на прическу.

Но буквально сразу же он отступил на шаг и машинально взял саквояж. Возможно, он хотел дать понять: он гордится тем, что пришел не с пустыми руками. На мгновение Сегал позабыл, что в саквояже почти ничего нет — только несколько недавно купленных книжек, вместо тех, что он выбросил, когда уходил, и еще чистые листы бумаги вместо чужих ученических тетрадок, ну и, конечно, новенькая шариковая ручка с запасными стержнями — должна служить годы и годы! Он не сомневался, что белые листы недолго будут оставаться пустыми. Все, что ему нужно, — это место, где можно спрятаться. И одиночество. Чтобы никто не потревожил… И, конечно, хорошо отточенные карандаши… Когда он услышал эхо своих собственных шагов по улице, начальная фраза уже заерзала в его сознании. Ему не терпелось поскорее добраться до своего будущего убежища. Он все плел и плел в своем воображении узоры рождавшегося сюжета о мужчине, женщине и их сыне, которых оглушило молчание. Символическое молчание.

— Сними пальто, — нерешительно проговорила Ханна. Сегал снова поставил у ног саквояж. Как объяснить им, что, пока он не уехал в городок у моря и не снял там комнату в дешевой гостинице, пока не сел за пустой стол в своем номере, сердце его было истощено и опустошено? И чем дольше он там сидел, тем больше боялся этих пустых листов бумаги, которые с каждым днем казались все белее и белее. И решимости вернуться домой тоже не было. Он только сходил в книжную лавку, что в центре городка, и купил там книгу — из тех, в которых говорится о величии литературного творчества. Если б только выучить основные его принципы! Сегал был теоретиком и во всем искал принципы. Несмотря на это, он не сомневался, что опыт преподавания литературы открыл ему все ее тайны. На следующий день он вышел опять и вернулся с несколькими биографиями, что должны были открыть ему, как и в какие моменты приходит вдохновение. Однако вместо последнего пришла тоска, выгнавшая его из номера в ближайшее кафе на эспланаде. Там он истратил последние оставшиеся деньги, сняв девушку. Но когда, излив тоску чресел своих в ее тело, он захотел с нею поговорить, она одарила его жалостным взглядом…

— Он устал, — сказал Авнер.

— Сними пальто, — повторила Ханна. — Тебе так будет удобнее.

— Он хочет спать, — настаивал Авнер.

— Только чужие сидят в доме, не сняв пальто, — сказала Ханна и устремила взгляд куда-то в стену.

Сегал медленно расстегнул застежки пальто, затем взялся за обе полы пальто и прижал их к себе.

— Он устал, — еще раз сказал Авнер. — А ведь еще только вечереет…

Сегал провел пальцами правой руки по щеке. Он ощутил, что лицо каменеет, как будто сын прилепил к нему мокрый пластырь. Нижняя губа дрожала, и невозможно было унять эту дрожь.

— Я видел, — прошептал он, все еще не сняв пальто, и снова поднял саквояж с пола. — Я хочу сказать, я видел объявление… «Если кто-то знает местопребывание…»

— Это не мы давали объявление, — сообщил Авнер.

Ханна налила кипяток в стаканы и положила в них пакетики с чаем.

— Может быть, это кто-то из школы, — сказала она. — Им же нужен учитель. Опытный учитель, к которому уже привыкли дети.

Авнер поднес руку ко рту и с помощью пальцев как бы стер улыбку. Только сейчас Сегал заметил — у сына пробились усики. Надо ему их сбрить — тогда вырастут густые. Признак мужественности. Отцовский совет не повредит тебе в таких делах, сынок. Но может быть, эти двое и притворяются. Может, именно они дали объявление в газете. Как там было дальше? Он продолжал на память: «…или --">