Василий Иванович Тонких - Совсем чужие

свет струился меж листьев, светлыми пятачками плясал на присыпанной песком дорожке. Рябоватые тени скользили по лицу Николая. Он подошел к ней, сел рядом, привлек ее к себе, хотел поцеловать в губы. Но Марина легонько отстранила его, встала.

— Эгоист ты, ненадежный друг, — с болью в сердце сказала она и пошла к выходу медленно, вяло.

— Осторожнее в выражениях, — недовольно пробурчал он.

Ей хотелось, чтобы Николай разуверил ее, успокоил. Но он шел за ней молча, ни в чем не раскаиваясь и, видно, не жалея об ее уходе. Возле калитки он спросил:

— Проводить тебя?

Марина не успела ответить, В открывшееся вдруг окно выглянула его мать, Татьяна Михайловна, требовательно позвала:

— Поди сюда, Коленька!

Идя домой, Марина надеялась, что он догонит ее. Она не верила, что так неожиданно может все кончиться.

А на другой день, когда она утром собиралась на работу, увидела в окно, как Николай с чемоданом шел вместе с матерью по противоположной стороне улицы, на станцию. Даже проститься не зашел. Она выскочила на улицу, хотела закричать громко, отчаянно, догнать их, обхватить руками Николая, удержать. Несколько шагов она сделала по своей стороне улицы, но остановилась, не могла идти. Рыдая, облокотилась под акацией, на загородку дома соседа.

А он, не оглядываясь, уходил все дальше и дальше. И с каждым его шагом больнее, тоскливее становилось на сердце.

Она вдруг ясно осознала, что все кончено. Больше она ему не нужна. Все кругом помрачнело, утратило значение и смысл. Куда и зачем промчалась мимо нее машина? Это поехал Григорий. Но разве надо куда-то ехать, спешить? Ей совсем ничего не надо. Да и всем людям тоже. Они к чему-то стремятся, что-то хотят сделать. А ведь это никому не нужно.

Вернувшись домой, она упала на постель, уткнулась в подушку и проплакала целый день. Только на следующее утро Марина поднялась и пошла на работу. В ушах ритмично постукивали молоточки, в висках ломило, опухшие от слез глаза избегали людей. Мир ей казался чужим и далеким. У дома Тихона Федотовича лениво, по-дурацки гавкал пес, глупо хлопал крыльями петух, опустив голову в корыто, мерзко, противно чавкала свинья.

Ничего ей не хотелось делать. На работе книги валились из рук, дома томительно и скучно шло время. Больная мать с ног сбилась, готовя ей что-нибудь повкуснее. Но еда, не тронутая дочерью, остывала на столе.

Николай ничего не знал. Возможно, он не так бы повел себя. Да и сама она в то время еще не знала об этом. А когда ей стало известно, написала ему письмо в институт. Но ответа не пришло. Может быть, письмо затерялось где-нибудь. Ведь она не знала точного адреса. А может, Николай не захотел отвечать. О горе своем она ему ничего не сообщала, просто хотела сначала установить с ним связь, а потом рассказала бы ему обо всем…

На стене мерно отстукивали время ходики.

Марина поднялась с дивана, взяла с этажерки гребешок и стала расчесывать свалявшиеся, не просохшие еще волосы. Вдруг она откинула назад голову, глядя в зеркало, задорно тряхнула головой, и волосы рассыпались по плечам волнистыми прядями. А глаза — вот они — не потухли, горят, горят зеленым огоньком. Нет! Еще не померкла ее красота! Не мог ее бросить Николай. Он любил ее. А беременную может оставить разве только один подлец. Надо достать точный адрес Николая и написать ему всю правду. За счастье люди дерутся. И она зря опустила руки.

Марина быстро стала собираться: сняла халат, вышла в коридор, помыла в тазу ноги, приподняла комбинацию, самовлюбленно оглядела полные упругие бедра. Возвратившись в комнату, она надела коричневую в белую полоску шерстяную юбку и такой же жакет и, припудрив лицо, вышла на улицу.

На дороге поблескивали лужи. Марина пересекла улицу, прошла три двора и, подойдя к большому дому, смело постучала в окно. Вышла из сеней на крыльцо рыхлая женщина в очках. Марина подбежала к ней.

— Татьяна Михайловна, я с вами хочу поговорить.

— Прошу, прошу, милочка, — сказала она трогательно, спускаясь по ступенькам.

— Татьяна Михайловна, — взволнованно произнесла Марина, — я в ужасном положении… Я… я не знаю, что мне делать, — и осеклась. Из-под стекол очков на нее глядели суровые глаза.

Вдруг морщинистый рот растянулся, на нем мелькнула на миг жесткая улыбка.

Садясь перед домом на скамейку и пригласив небрежным жестом Марину, словно подав ей милостыню, Татьяна Михайловна неожиданно заговорила с материнской --">