Эдвард Морган Форстер - Доктор Шерстихлоп

жеребенок. От его застенчивости не осталось и следа.

— Спасибо за чай, за угощеньице, сказал он, закуривая сигарету. — А теперь о том, кто я такой. Я фермер — или, вернее, собираюсь стать фермером. Пока я всего-навсего чернорабочий, за кого вы меня и приняли сегодня утром. Я не то чтобы наряжался нарочно или придуривался со своей болтовней. Немудрено сказать «Ага!», особенно когда ты оробел.

— Я вас испугал?

— Да, потому что я сперва вас не заметил.

— Мне показалось, вы искали грибы.

— Так оно и было. Мы всегда собираем грибы, когда проходим по парку, а потом продаем их на базаре. Я целое лето провел с этими людьми, вашими временными и постоянными рабочими, вроде меня, с бродягами, — я работал наравне с ними, думал, как они, если они вообще о чем-то думают. — Он помолчал. — Мне они нравятся.

— А вы им?

— Как сказать… — Он засмеялся, снял с пальца кольцо, подержал его на ладони, посмотрел и надел опять. Все его движения были точными и немного странными. — У меня совсем нет гордыни, да и с чего бы? Все что у меня есть — это мое здоровье, но и его я не всегда имел. Я знаю, что такое быть калекой, хотя нынче об этом никто и не догадается.

Он нежно посмотрел на Клесанта. Казалось, он говорил ему: «Подойди ко мне, и ты станешь таким же счастливым и сильным, как я». Затем он вкратце рассказал о своей жизни. Он коснулся лишь фактов, и к концу рассказа их набралось очень много. Его повествование предстало мужественной, чуточку романтичной историей, — ничем, однако, не примечательной. Ему уже исполнилось двадцать два года, он был сыном механика из Вулвергемптона. Два его брата тоже были механики, но сам он всегда брал пример с материнской родни и поэтому предпочитал сельскую жизнь. Все каникулы проводил на ферме. Потом война. После войны всерьез увлекся земледелием и прошел курс в Сиренстере. Учение завершилось прошлой весной, курс он окончил успешно, и родственники хотели было ссудить его деньгами, но сам он чувствовал, что после всего «стал чересчур мудреным», и решил «покопаться в навозе», понять народ, вместо того чтобы умствовать о народе. «А то потом будет слишком поздно». Так вот и пошел он куда глаза глядят, налегке, со сменой приличной одежды в чемодане, и порой, шутки ради, он доставал ее оттуда и наряжался. Он описал поместье, рассказал, какой хороший человек их управляющий, как сильно огорчается простой люд из-за болезни молодого господина и как много у него самого свободного времени, практически все вечера. Потушив сигарету, он спрятал то, что осталось, про запас в сумку, положил руки на колени и улыбнулся.

Наступило молчание. Клесант не знал, что сказать, и затрепетал.

— А звать меня…

— Да, конечно, как ваше имя?

— Позвольте, я напишу, и адрес тоже. Я оставлю вам оба моих адреса в Вулвергемптоне, а еще адрес моей здешней хозяйки, поэтому если вы когда-нибудь… У вас есть карандаш?

— Да.

— Не вставайте.

Он подошел и опустился на диван. От его тяжести диван всколыхнулся и осел. Тепло и сладость его тела поймали Клесанта в сети.

— А бумаги-то нет.

— Ничего, — сказал Клесант. Сердце его бешено колотилось.

— Лучше поговорим, верно?

— Да.

— Или даже не будем говорить… — Рука его оказалась близко, взгляд летал по комнате, которая стала наполняться золотой мглой. Он поманил, и Клесант очутился в его объятиях. Клесант часто гордился своей болезнью, но никогда — своим телом. Он никогда не помышлял о том, что его тело может порождать желание. Внезапное открытие выбило его из колеи, он пал со своего пьедестала, но не один, теперь было за кого держаться: широкие плечи, загорелая шея, губы, прикоснувшиеся к нему, чтобы прошептать: «И к черту Шерстихлопа!»

Шерстихлоп! Он совсем забыл о существовании доктора! Это слово прогрохотало меж ними и взорвалось отрезвляющей вспышкой, и он увидел в свете лет, которые уже миновали и которые еще грядут, как по-дурацки он себя вел. Легко сказать, к черту Шерстихлопа! Что за мысли! Его очаровательный новый друг, должно быть, сумасшедший. Он вздрогнул, отпрянул и воскликнул:

— Да как же вы можете такое говорить?

Тот не отвечал. У него был довольно глупый вид, он тоже отпрянул и забился в дальний угол дивана, утирая лоб. Наконец он вымолвил:

— Это плохой доктор.

— Отчего же? Он наш семейный врач, он лечит всех у нас в округе!

— Я не хотел показаться грубым, просто вырвалось. Мне просто необходимо было это сказать. --">