Виктор Лысенков - Ехали цыгане

они жили в товарных вагонах на станции.

Уже через день они разместились в своих каменных шатрах, занавесили входы в них кто чем мог, еще через пару дней они почти все ушли утром на промысел в город.

Но прожили они в своем жилье недолго: еще до наступления холодов. они снялись всем своим табором и отправились в неизвестные нам края. Вероятнее всего — в Ташкент, город большой и богатый: в Сибирь было ехать далеко, да там и холодно, и голодно, а из России они бежали от вала войны, уже докатившейся почти до самой Москвы и Ленинграда. Опасаться немцев им было отчего.

Так случилось, что в сорок пятом, почти сразу после окончания войны я попал в Белоруссию, где жил в деревне на высоком правом берегу Днепра. Может быть, мои познания о цыганах еще долго находились бы на уровне сорок первого года, если бы не один случай.

Как — то днем, когда все взрослые разбрелись, кто куда в поисках куска хлеба, — впрочем, это сильно сказано: хлеба Домашние пытались где — нибудь заработать копейку, чтобы купить картошки. Большая кадка квашенной капусты была заготовлена с осени и стояла в первой, не отапливаемой комнатке, где даже в сильные морозы капуста только слегка поддергивались ледком и хранилась до апреля. Никакой другой еды не было, даже хлеба. Так что о «кусок хлеба» — это просто пословица: не скажешь же: в поисках куска картошки. В деревне не было ни одной коровы, ни одной собаки или кошки. Да что там собаки с коровами! — в деревне не было ни одной курицы.

Уходя на работу, тетя Поля оставила мне приличную горсть семечек — до прихода вечером взрослых, когда на всех шестерых членов семьи будет сварен большой чугун картошки и подана капуста. Картошку, между прочим, варили только в «мундире», чтобы не было отходов при чистке.

Полузгав немного семечек, я вышел на улицу. Был конец марта и снег уже сошел. Вдруг посередине улицы появились цыгане — такая же толпа, которую я видел в Сталинабаде в самом начале войны. Они шли полосой, занимая всю улицу, шли свободно и уверенно, словно направлялись в гости или еще на какое — то празднество. На улице, кроме меня, никого не было От страха я бросился домой (мне не было еще и десяти лет), и закрыл за собой калитку. При этом я успел заметить, что из края цыганской толпы, что была ближе к нашей стороне улицы, отделилась молодая цыганка (лет пятнадцати — шестнадцати) и решительно направилась к нашему двору.

Я сел за стол, перепуганный насмерть: «убьют» — первое, что пронеслось в моей голове. А в окно мне было видно, как та молодая цыганка быстро и решительно шла через двор к дому. Она решительно открыла дверь и вошла в горницу. Быстро окинула ее взглядом и поняла, что поживиться здесь нечем: старые матрацы, полупорванные ватные одеяла без пододеяльников да в красном углу в два ряда потемневшие иконы. Она села к столу на второй табурет и спросила меня властно и напористо: «Деньги есть?» Еле владея собой, я ответил: «Нету»… Она еще раз осмотрела наше нищее жилище и спросила: «А что есть? Масло, яйца, сало?» — «Ничего нету» — испуганно пролепетал я. «Врешь»! — с какой — то угрозой в голосе сказала она. И тут я, пионер и атеист, сам не зная, почему, поклялся: «Ей богу»! Она, как видно, поверила мне. «Ну ладно. Хоть семечками угости». И, не ожидая моего ответа, ссыпала в свою ладонь все мои семечки. Она тут же начала их грызть, бросая шелуху на пол. Ёще раз, вставая с табурета, еще раз быстро окинула комнату и как вошла, так же решительно вышла, оставив меня без какой — нибудь еды до вечера.

Вечером, когда тетя поля пришла с работы (а она была старшей в доме), я рассказал ей о визите цыганки и как та отняла у меня семечки. К моему удивлению, тетя Поля не стала ругаться, а чуточку улыбнувшись, сказала: «Да это же цыгане. Что с них возьмешь»… И, вздохнув, поведала мне то, о чем я и не догадывался: «Ой, как немцы жестоко с ними обращались! Хуже, чем с евреями». К этому времени я уже много чего прочитал о геноциде евреев, знал о существовании лагерей смерти, читал стенографические отчеты о зверствах фашистов в Белоруссии, о расстрелах, о газовых камерах, в которых гибли люди разных национальностей, особенно евреи, но нигде ни строки не встретил о судьбе цыган.

А тетя Поля рассказывала: «Тут у нас, за рабочим поселком, стоял цыганский табор. Так немцы, когда бомбили Гомель, обнаружили его. И прилетели специально самолеты, чтобы разбомбить табор. Что там было! Они разбомбили все их шатры, а когда кто — нибудь --">