Евгений Александрович Шкловский - Царица Тамара

настоящей она была, ее Томка. Возможно, что и любила его, наверняка любила, но ведь есть предел терпению! Однако жалела его, даже разговаривать не желала про разрыв. В тот раз пришлось хлопнуть дверью, сил не было выносить, невозможно! От одного запаха в комнате мутило, от табачного пепла повсюду, особенно в цветочных горшках, которые им привозила – чтоб живое что-то в доме, чтоб уютней…

Какой там уют! Как на бивуаке, словно вовсе не собирались здесь жить?- и когда снимали, и когда собственная комната наконец появилась, без разницы, все случайно и временно. Так не живут, а пережидают или… доживают, готовясь вот-вот отъехать еще куда-то, в неведомые края. Так, в сущности, и получилось – ни дома, ни детей. Она знала почему: Валерка не хотел. Укореняться, видите ли, боялся, связывать себя, не было у него, понимаете ли, уверенности в будущем. А у кого она есть, эта уверенность? Правильно, кто взвалил, тот и тянет, и будущее само появляется, своими руками его выстраиваешь, надрываешься, а выстраиваешь. А если заранее отказаться, тогда конечно. От бездарности это, вот что. И незачем философскую базу подводить – слабак и есть слабак, неудачник, здесь она с Машей, с Томиной подругой, согласна. Конечно, он за Тамару цеплялся, как за спасательный круг. Ее вот, однако, нет, а он, прости господи, жив-здоров…

Конечно, у каждого своя вина перед ней. Маша вон казнится, что не встретилась с ней, с Тамарой, где-то за месяц до конца, та ей звонила, хотела увидеться, поговорить о чем-то, а Маша не придала значения, закрутилась, у каждого забот невпроворот, а теперь простить себе не может. Тамара же, гордая, больше не позвонила. Да ей и оставалось-то всего ничего.

Так и осталось неизвестным – о чем? Что она ей хотела сказать? О чем посоветоваться? Матери-то не все, бывает, доверишь, с подругой проще. Но и подруги рядом не оказалось.

Последние три года мотались по экспедициям, в Москве почти не задерживаясь, – словно убегали от чего-то или кого-то. Может, будь ребенок, это бы их остановило, привязало к одному месту, остепенило.

Да что теперь? Сама ведь помогла им устроиться в геологию, когда Валерка ушел из милиции. Тамара к тому времени тоже нигде не служила, подрабатывала машинописью. Не складывалось у них никак с государственными учреждениями. Тогда она и воспользовалась старыми связями мужа, пристроила их в одну контору, думала: пусть поездят, подышат вольным воздухом, осмотрятся. А их словно ветром подхватило, понесло – не удержишь. Сначала вроде пошло на лад, что-то новое в них появилось, свежее, жизнерадостное. Увы, ненадолго. Снова поблекло, потемнело. Долгий такой, остановившийся взгляд. Сгусток печали… Случался у нее такой взгляд – будто что-то знала про себя.

Вот они говорят: мягкая, добрая, домашняя… Между тем бороться с ней было бесполезно – ни переубедить, ни заставить. Если что решила, то все, можно не сомневаться: так и сделает. Даже не упрямство, нет, скорее именно твердость, просто поразительная. Обижайся не обижайся?- без толку, все равно сделает по-своему, хотя потом, может, и пожалеет.

Валерка-то как раз постоянно плакался, все не так ему. Один он святой, безгрешный. И что? И правду не нашел, и такое сокровище, как Тамара, потерял.

Если б ее можно было переубедить… Но ведь не спрашивала даже, не советовалась – все сама. Поступки – фантастические. Сразу после окончания школы сюрприз – тюрьма, Лефортово. Устроилась туда работать. Это вместо института! Как гром среди ясного неба.

Девчонка, соплячка! С ней тогда чуть инфаркт не случился – такие ужасы мерещились. Плакала, умоляла не делать глупостей – все напрасно. Как будто не понимала: “Мам, ну что здесь такого? Везде люди”.

Везде люди.

А в институт, говорила, всегда успеет…

По ночам спать перестала – боялась за Томку. Непонятно было, как той самой не страшно. Пусть даже женское отделение. Все равно. При одной мысли, что она там, рядом с бандитами, убийцами, насильниками, в дрожь бросало. Ну не одни же там бандиты, возражала. Одни не одни, разве в этом дело? А случись что…

Опять же самоуверенность, самостоятельность эта дурацкая, ну и…

Неужели не страшно? Неужели не противно?

Улыбалась в ответ: противно – нет, там есть очень интересные личности, а насчет страха – страшней, пожалуй, когда отгорожен, отделен или, вернее, кажется, что отгорожен. Если же входишь туда, в неизвестность, когда прямо перед глазами, все меняется – живые люди, разные, и не страшно вовсе, а вполне --">