Роса Монтеро - Дочь Каннибала

устрица в раковине: крошечная беззубая мумия, глаза почти не видны за влажной сеточкой старческих прожилок Я украдкой, с сочувствием и любопытством, поглядывала на нее, а она вдруг резко подняла голову и посмотрела на меня мутными глазами. «Надо пользоваться жизнью, пока можешь», – сказала она тихо, но твердо; потом улыбнулась с явным и чуть ли не жестоким удовлетворением. Вот она, окончательная победа дряхлости.

Рамон все не появлялся. Я начала нервничать.

И вдруг, сама не знаю почему, подумала: а сумеет ли кто-нибудь опознать меня, если я почему-либо исчезну? Когда-то, в другом аэропорту, я увидела мужчину, которого приняла за своего бывшего любовника. Мы были с ним несколько месяцев, потом года два не виделись, но в тот миг я не была уверена, Томас это или нет. Я смотрела на него издалека, и временами мне казалось, что это не может быть никто другой: та же фигура, те же движения, длинные гладкие волосы, схваченные на затылке резинкой, та же линия подбородка, те же глаза с темными подглазьями, как у панды. Но в следующую секунду сходство пропадало, и мне уже не казались похожими ни лицо, ни осанка, ни взгляд. Чтобы избавиться от мучительного любопытства, я незаметно подошла поближе, но и тогда я не была уверена, что это он; и только вспомнив, как сама проводила кончиком языка по его влекущим губам, обрела полную уверенность – это совсем чужой мне человек Я хочу сказать, что если после двух лет разлуки я не смогла его узнать, выходит, для того, чтобы с полной уверенностью опознать человека, надо находиться с ним в постоянной близости. Индивидуальность каждого из нас – нечто столь ускользающее, переменчивое, зависящее от обстоятельств, и что если не смотреть на человека довольно долго, можно утратить его навсегда; это так же, как следить за рыбкой в огромном аквариуме и на мгновение отвлечься – все, больше ты ее никогда не узнаешь в стае ей подобных. Я думала, что и со мной может произойти такое, и если я потеряюсь, никто, возможно, меня уже не вспомнит. Хорошо еще, что на этот случай существует удостоверение личности: Лусия Ромеро, высокая, волосы темные, глаза серые, худощавая, сорок один год, шрам на животе после операции аппендицита, шрам в форме полумесяца на правом колене после падения с велосипеда, в углу рта круглая и очень кокетливая родинка.

Тут по громкоговорителю стали объявлять посадку на наш рейс, и в зале ожидания почти все стали подниматься с кресел. Я взяла обе сумки – свою и Рамона – и в ярости зашагала к хлопающим дверям туалета, прямо против общего потока пассажиров, при этом чувствовала себя беженкой, которая, когда все бегут из осажденного города, рвется обратно как ненормальная. Во всех посадках-высадках есть что-то от безумного исхода.

– Рамон! Рамон! Наш рейс! Что ты там делаешь? – кричала я через дверь.

Из туалета выскочили двое подростков и мужчина лет пятидесяти, у которого явно были проблемы с простатой. Рамон не появлялся. Я приоткрыла дверь и заглянула внутрь. Вроде бы никого. Нарастающее беспокойство, отчаяние заставили меня нарушить табу и решительно вступить в мужской туалет (закрытую зону, территорию священную и недоступную). Это было большое помещение, все белое, как операционная. По правой стене шли кабинки, по левой – всем известные толстые фаянсовые раковины, в глубине – умывальники. Другой двери не было, окна – тоже.

– Рамон, – позвала я, прося прощения у всего мира за свою дерзость. – Рамон! Где ты? Мы опоздаем на самолет!

В тишине только капала вода. Я двинулась вперед, открывая дверцы кабинок и боясь обнаружить Района на полу: инфаркт, эмболия, обморок… Но нет. Нигде никого. Как это могло случиться? Я была уверена, что не спускала глаз с дверей туалета. Ну почти уверена: ясно ведь, что Рамон вышел, – значит, на минуту я отвлеклась; разумеется, он ждет меня сейчас в зале, наверное, злится, что меня там нет – билеты же у меня. Я выскочила из туалета и побежала к тому выходу, где шла посадка и где толклось еще довольно много народу. Поискала Рамона глазами в толпе. Но его там не было. И я его возненавидела, возненавидела той все повторяющейся ненавистью, сухой и горячей, что так часто сопровождает супружескую жизнь.

– Ну мерзавец, где его черти носят, пошел небось в «дьюти фри» прикупить еще сигарет, вечно он со мной так, знает же, как я нервничаю, что со мной делается в дороге, – пробормотала я почти вслух.

Я стала сбоку очереди, чтобы все хорошо видеть, поставила обе тяжелые --">