Виталий Владимирович Щигельский - Время воды

чушек? Я — дембель! — возмутился я и рефлекторно потянулся к погонам. В несколько шлепков я сбил с них снег и сосульки: — Старший сержант, вот смотри… Ух ты, черт!

Последнее вырвалось у меня, когда, потерев ладонь о ладонь, я увидел, что они в синих чернильных подтеках. Крашенные гуашью для придания сочности цвета погоны линяли. Линяли и аксельбанты, только не синим цветом июльского неба, а золотисто-желтым — солнечным; и, скорее всего, точно так же сходила краска с шевронов.

Все без исключения дембеля пидорят парадную форму. Добавляют ей вкусности, а цвету — насыщенности. Гуталином, тушью, синькой, зеленкой, серебрянкой — в зависимости от принадлежности к роду войск. Дорабатывают консервативный стиль дизайнеров Минобороны согласно собственным культурным и национальным особенностям. У туркмена шинель должна походить на богатый халат, у украинца — на жупан. Я строил свой стиль на петровских традициях, в духе солдат-гренадеров.

Низкое качество красок и непогода превращали меня из гвардии дембеля в низкосортного человека — в «человека московской области», в чмо, одним словом.

— Сбежал, говорю? — развил свою мысль дворник, отпуская лопату и протягивая мне мятую картонку «Стрелы». — Да ты не бзди, сейчас все дезертируют. Валом валят кто куда. Из Таджикистана — в Татарию, из Кишинева — в Москву, из Москвы — в Лондон. Такое время, брат.

— Как это?

Я машинально сунул в рот сигарету и в несколько попыток прикурил от зажженной дворником спички. Меня лихорадило от позора и смутного предчувствия надвигающейся опасности.

— Пипец, брат, — произнес он с сочувствием, — перестройка.

Слово «перестройка» я слышал по воскресеньям на политинформациях и когда удавалось посмотреть телевизор. Чаще всего — от добродушного мягкотелого старика с большой гематомой на лысине, своей формой напоминавшей картографическое изображение Соединенных Штатов. Слово «перестройка» из уст старика выходило тягучим и сладким, как свежий липовый мед.

В моем наборе оптимистических ожиданий от прелестей гражданской жизни, с того, как я начну новую жизнь, в обязательном порядке присутствовала сцена медленного танца с девушкой, одетой в белое короткое платье и пахнущей свежим липовым медом. Я сумел представить этот миг так реально, что в моей голове зазвучала музыка, и я расслабился.

И напрасно. Дворник прищурился, разглядывая меня, и поставил свой насущный вопрос иначе:

— Ну, скажи честно, сбежал ведь, сбежал? Из каких войск?

— Из каких надо, — я еще не забыл о военной тайне, но уже ответил неправильно.

Глупый дворник непонятно чему обрадовался и закричал громко на весь вокзал:

— Милиция, патруль! Здесь на пятой платформе живой дезертир!

Я попытался заткнуть его, но моя ладонь оказалась уже, чем его рот, раскрытый на максимальную ширину. Мало того, дворнику удалось прокусить мою перчатку своими гнилушками. «Гнилые зубы могут быть ядовитыми», — подумал я и ударил кулаком по желтой тупой голове сверху вниз.

Дворник ослабил хватку, один из его желтых кривых клыков остался болтаться в моей перчатке. Если бы я был людоедом, я бы просверлил в нем дыру и повесил на шею. Но в нашу сторону уже бежали. Морской офицер в черной шинели и два сухопутных курсанта со штык-ножами на ремнях и красными повязками патруля. Они появились внезапно, примерно со стороны Хельсинки, словно сидели под платформой в засаде или прятались там — у военных моряков часто наблюдается боязнь берега, так называемая «сушебоязнь».

С противоположной стороны — от входа в метро — ко мне устремился пеший наряд милиции. Трое салаг, вооруженных резиновыми дубинками, облаченные в мешковатые робы из кожзаменителя и ботинки на тонких скользящих подошвах.

В тени мусоросборника тихо крались два оранжевых дворника. Они выглядели примерно так же, как и мой спарринг-партнер, правда, были повыше ростом.

Будь сейчас рядом со мной ребята из взвода или хотя бы один удмурт Виктор в неровном расположении духа, мы бы смогли не только отбить их атаку, но и взять вокзал под свой полный контроль. К сожалению, реальное положение дел исключало такую возможность. Все мои друзья были уже далеко: кто в Кызыл-Орде, кто в Ижевске, кто во Владивостоке. Может быть, их, как и меня, в эту минуту тоже пытались скрутить менты.

Нащупывая слабое звено в их сужающемся оцеплении, я еще раз огляделся вокруг, пригнулся, чтобы уменьшить --">