Грэм Грин - Дешёвый сезон

окнами гостиницы темнели пыльные коробки кондиционеров. Их постоянный гул и крики неугомонных жильцов гостиницы нарушали тишину звездных ночей пальмового острова. Воздух в ее комнате был сухим, но свежий воздух он напоминал не больше, чем сушеный фрукт напоминал только что сорванный с ветки. Когда она, причесываясь, смотрела на себя в зеркало, то часто раскаивалась в том, что так недоброжелательно отнеслась к той веселой компании из Сент-Луиса. Она не носила шорты-бермуды, не накручивала волосы на бигуди, но от жары ее волосы были жирными ничуть не меньше, и в зеркале она видела лицо тридцатидевятилетней женщины, менее привлекательное, чем ей казалось дома. Если бы она не заплатила вперед за дорогу туда и обратно, за четырехнедельный пансион и билеты, годные на множество экскурсий, она бы собрала свои чемоданы и возвратилась домой, в университетский городок. «На следующий год, — думала она, — когда мне будет сорок, я буду благодарить небеса за то, что сохранила любовь прекрасного человека».

Она была склонна к самоанализу, и, может, от того, что намного легче задавать вопросы кому-то конкретно, глядя в лицо, чем уходить от них (человек имеет право ожидать, что ему хоть что-то ответят, хотя бы те глаза, которые он привык видеть каждый день в зеркальце компактной пудры), она спрашивала себя, с воинственным видом уставившись в зеркало. Она была честна, поэтому вопросы получались все суровее. Она говорила себе: «Я никогда не спала ни с кем, кроме Чарли (она. не считала за сексуальный опыт то, что было до замужества: незначительные волнующие моменты, которые, к тому же, ничем не заканчивались); зачем сейчас я ищу чужое тело, которое, вероятно, доставит мне меньше удовольствия, чем то, которое я уже знаю?» Лишь спустя месяц после свадьбы она получила истинное наслаждение от интимной близости с Чарли. Удовольствие, она усвоила, росло с привычкой, так что, на самом деле искала она не удовольствий, но чего же тогда? Ответ мог быть только таким: непривычного, незнакомого.

У нее были подруги, даже среди приличных людей из университетского городка, которые доверяли ей свои тайны (ее восхищала американская откровенность). Обычно это случалось в Европе — супруг куда-нибудь ненадолго уезжал, появлялась возможность немного поразвлечься, а затем... с каким облегчением они вздыхали, благополучно вернувшись домой. И все же, после того или иного случая, они чувствовали, что их жизненный опыт стал богаче, что они поняли то, чего их мужья никогда не смогут понять — настоящий характер француза, итальянца, даже — бывали такие случаи — англичанина.

Мэри Уатсон, как англичанку, мучило сознание того, что ее жизненный опыт был ограничен одним мужчиной. Все они, в университетском городке, считали ее европейкой, но все, что она знала, сводилось к одному мужчине, а он был жителем Бостона, которого не очень-то интересовали Великие Западные Земли. В какой-то степени, по выбору судьбы, она была больше американкой, чем он — американец по рождению. Может быть, она была европейкой даже в меньшей степени, чем жена профессора романских языков, которая однажды рассказала ей по секрету — взахлеб — в Антибах... только раз, потому что закончился годичный отпуск для научной работы... ее муж был занят в Париже, проверял манускрипты, перед тем, как улететь домой.

Иногда ей бывало любопытно, была ли она сама таким же «европейским приключением», которое Чарли перенес на американскую землю? Приручил? (Она не претендовала на то, чтобы быть тигрицей в клетке, но существ поменьше, — белых мышей, попугайчиков, — в клетках они держали.) И, если быть честной до конца, Чарли тоже был ее авантюрой, ее американским приключением. Ей было тогда двадцать семь, и в грязном душном Лондоне таких мужчин, как Чарли, она еще не встречала. Генри Джеймс (а в тот период ее жизни она много читала из Генри Джеймса) описал этот тип мужчин так: «Человек интеллекта, для которого собственное тело не много значит, ощущения и аппетиты его не докучают». Все же она заставила этого ученого сухаря обратить на себя внимание.

Это было ее собственное покорение Америки, а когда профессорская жена рассказывала об антибском танцовщике (нет, это была романская надпись — мужчина был marchand de vin ³), она подумала: любовник, которого я знаю и обожаю — американец, и я этим горжусь». Ио потом прищла мысль: американец, или житель Новой Англии? Все же, чтобы узнать всю страну, нужно ли испытать каждый --">