Ричард Олдингтон - Все люди — враги

острове, позабыв о ней. Знай же, этого человека я не наделю дарами, а буду всегда враждебна ему из-за тебя. Я возбужу ненависть против него, страдания принесу ему и сладостную надежду на потомство отниму у него, пусть он страшится вражды моего народа.

Так сказав, она со злобой взглянула на золотую Афродиту, но та с лукавым смехом удалилась от них, скинув свои одежды, чтобы все могли узреть ее нагое тело, великолепное, бессмертное — наслаждение для богов и людей. И все боги жадно впились в нее взором, а богини в злобе отвернулись, все, кроме лишь Афины, от которой ничто не скрыто. Тут поднялся Арес, спешивший последовать за бессмертной, чтобы возлечь на ее груди. Но прежде чем удалиться, он произнес:

— Дай мне сказать слово, о Зевс. Я одарю этого человека силой и в битве буду стоять подле него.

И Арес повернулся и последовал за вечной Афродитой, и они возлегли на золотое ложе работы Гефеста, будучи совершенны во всех деяниях любви. И Афродита склонила кипарисы и соединила их вершинами, чтобы скрыться от взоров богов и людей, а на полях зацвело множество цветов, и воздух наполнился благоуханием от их дыхания.

Когда они ушли, остальные боги и герои говорили в собрании, и каждый приносил свой дар, некоторые искренно, но большинство с насмешкой и ехидством, ибо, как и детям человеческим, богам тоже ведомы гордость и злоба, и они тяжко гнетут праведника, борющегося со злом. Но наконец заговорила Изида^[2], богиня варваров, старшая среди богов, из милости давших ей приют у своего очага, и она так сказала:

— О владыки, не пристало мне, изгнаннице и просительнице среди богов, наделять дарами хотя бы даже одного из той слабой породы людей, которая неисчислима, как песок, и быстротечна, как свет на мерцающей ряби вод. Но все же богиня я — и вот мой дар! Подобно тому, как я обречена вечно скитаться в поисках утраченных частиц тела Озириса, моего повелителя, так я обрекаю этого человека вечно скитаться в поисках утраченных частиц красоты, которая исчезла, покоя, которого быть не может, экстаза, который возможен лишь в мечтах, и совершенства, которого не существует. И пусть свидетелями этих слов моих будет солнце над моей головой, луна под моими ногами и неисчислимые толпы звезд.

Услышав это, боги опечалились и сидели в молчании, думая обо всем том, что они потеряли, и о мире, который преисполнился для них горечи, подобно тому как сладкие воды источника Аретузы стали горькими от соленого моря…

II

Дом, в котором родился Антони Кларендон, был, должно быть, построен в конце семнадцатого века. Умелое сочетание кирпича и камня, изысканность пропорций, изящное оформление окон с довольно смелым использованием выступающего неровного фронтона, пухлые амуры, поддерживающие неразборчивый герб над главным входом, цветистые перила полукруглой лестницы — все это навевало воспоминания о большой башне в Ниме, о классиках в отражении версальского остроумия, о предрассудках англиканской церкви, о погребе с хорошим старым вином, вопреки договору с Метюеном^[3], и о скромной зажиточности. Быть может, это был просто вдовий дом, случайно порученный хорошему архитектору; также случайно его дали бы и плохому, если бы тот оказался дешевле или его было бы легче найти. Или, может быть, это был дом какого-нибудь верноподданного, рассердившегося на успехи интриганов-вигов и удалившегося от двора в надежде предаться тому утонченному эпикурейству, которое так горячо проповедовали достопочтенный мистер Коули^[4] и знаменитый мосье Гассенди^[5].

В конце девятнадцатого столетия никто, по-видимому, особенно не интересовался происхождением этого дома. То был просто приятный старый загородный коттедж, не слишком большой, с относительно современными удобствами, в здоровой местности и обращенный фасадом к югу. Из-за этого Кларендоны и сняли его в долгосрочную аренду, хотя, быть может, решающим фактором явилась небольшая куполообразная обсерватория, построенная над одним из чердаков, — отец Антони, помимо других занятий, по-любительски увлекался еще и астрономией.

Если бы вы спустились от Вайнхауза и, перейдя через долину, взобрались на гребень длинной лежащей напротив гряды холмов, то дом напомнил бы вам макет архитектора, установленный на площадке в выемке противоположного склона, словно выкопанной чьим-то колоссальным пальцем. С этого расстояния было видно, как удачно дом --">