Уильям Фолкнер - Свет в августе - английский и русский параллельные тексты

листьев и другие пожитки, аккуратно увязанные в платок. It contained among other things thirty-five cents in nickels and dimes. В узелке лежали, среди прочего, тридцать пять центов -- пяти -- и десятицентовыми монетами. Her shoes were a pair of his own which her brother had given to her. Башмаки на ней были братнины -- его подарок. They were but slightly worn, since in the summer neither of them wore shoes at all. Поношены самую малость, -никто из них летом башмаков не носил. When she felt the dust of the road beneath her feet she removed the shoes and carried them in her hand. Почувствовав под ногами дорожную пыль, она сняла башмаки и понесла в руках. She had been doing that now for almost four weeks. Так шла она вот уже почти месяц. Behind her the four weeks, the evocation of far, is a peaceful corridor paved with unflagging and tranquil faith and peopled with kind and nameless faces and voices: Lucas Burch? Четыре недели пути и в сознании отпечатавшееся далеко -- как мирный коридор, вымощенный крепкой спокойной верой, населенный добрыми безымянными лицами и голосами: Лукас Берч? I don't know. Не знаю. I don'tknow of anybody by that name around here. Чтоб где-нибудь поблизости такой жил -- не слыхал. This road? Дорога эта? It goes to Pocahontas. В Покахонтас. He might be there. Может, он там. It's possible. Может быть. Here's a wagon that's going a piece of the way. Вон повозка в ту сторону. It will take you that far; backrolling now behind her a long monotonous succession of peaceful and undeviating changes from day to dark and dark to day again, through which she advanced in identical and anonymous and deliberate wagons as though through a succession of creakwheeled and limpeared avatars, like something moving forever and without progress across an urn. До места -не до места, а все подвезет, -- и вот разматывается позади длинная однообразная череда мирных и неукоснительных смен дня и тьмы, тьмы и дня, сквозь которые она тащилась в одинаковых, неведомо чьих повозках, словно сквозь череду скрипоколесных вялоухих аватар: вечное движение без продвижения на боку греческой вазы. The wagon mounts the hill toward her. Повозка поднимается к ней по косогору. She passed it about a mile back down the road. Лина миновала ее милю назад. It was standing beside the road, the mules asleep in the traces and their heads pointed in the direction in which she walked. Повозка стояла у дороги, мулы спали в постромках, головой в ту сторону, куда шла она. She saw it and she saw the two men squatting beside a barn beyond the fence. Лина увидела повозку, увидела за забором у сарая двух мужчин на корточках. She looked at the wagon and the men once: a single glance all-embracing, swift, innocent and profound. Только раз взглянула на повозку и мужчин, один лишь взгляд кинула -- емкий, быстрый, простодушный и проницательный. She did not stop; very likely the men beyond the fence had not seen her even look at the wagon or at them. Она не остановилась, скорей всего мужчины за забором даже не заметили, как она взглянула на них и на повозку. Neither did she look back. Она не оглядывалась. She went on out of sight, walking slowly, the shoes unlaced about her ankles, until she reached the top of the hill a mile beyond. И, скрывшись из виду, продолжала идти, ступая медленно в расшнурованных башмаках, пока не взошла на пригорок в миле от них. Then she sat down on the ditchbank, with her feet in the shallow ditch, and removed the shoes. Там она села на краю неглубокой канавы, свесила ноги, сняла башмаки. After a while she began to hear the wagon. Немного погодя услышала повозку. She heard it for some time. Сперва ее было слышно. Then it came into sight, mounting the hill. Потом стало видно, как она поднимается по косогору. The sharp and brittle crack and clatter of its weathered and ungreased wood and metal is slow and terrific: a series of dry sluggish reports carrying for a half mile across the hot still pinewiney silence of the August afternoon. Лениво и сухо скрипит и громыхает немазаное, рассохшееся дерево и металл: трескучие оглушительные раскаты разносятся за полмили над знойной сосновой одурью и безмолвием августовского дня. Though the mules plod in a steady and unflagging hypnosis, the vehicle does not seem to progress. Мулы плетутся мерно, в глубоком забытьи, но повозка словно не движется с места. It seems to hang suspended in the middle distance forever and forever, so infinitesimal is its progress, like a shabby bead upon the mild red string of road. До того ничтожно ее перемещение, что кажется, она замерла навеки, подвешена на полпути -невзрачной бусиной на рыжей шелковине дороги. So much is this so that in the watching of it the eye loses it as sight and sense drowsily merge and blend, like the road itself, with all the peaceful and monotonous changes between darkness and day, like already measured thread being rewound onto a spool. До того, что устремленный на нее взгляд не может удержать ее образа, и зримое дремотно плывет, сливается, как сама дорога с ее мирным, однообразным чередованием дня и тьмы, как нить, уже отмеренная и вновь наматываемая на катушку. So that at last, as though out of some trivial and unimportant region beyond even distance, the sound of it seems to come slow and terrific and without meaning, as though it were a ghost travelling a half mile ahead of its own shape. До того, наконец, что --">