Эрнест Миллер Хемингуэй - Райский сад

Ле-Гро-дю-Руа вообще не было приезжих, если не считать нескольких отдыхающих из Нима. Здесь не было ни казино, ни прочих развлечений, и только в самые жаркие месяцы в гостинице останавливались любители морского купания. В те годы мало кто носил рыбацкие блузы, и его жена была первой женщиной, отважившейся на это. Она сама выбирала их и, чтобы они стали мягче, выстирала в тазу. Это была рабочая одежда рыбаков, но после стирки ткань действительно стала мягче и красиво облегала ее грудь.

В городке также не принято было носить шорты, и, когда они отправлялись туда на велосипедах, ей приходилось надевать что-нибудь другое. Жители поселка были очень приветливы и не обращали на них внимания, и только местный священник не одобрял ее наряд. Но на воскресную мессу она надевала юбку и кашемировый свитер с длинными рукавами, а голову повязывала шарфом. В церкви молодой человек стоял позади вместе со всеми мужчинами. Они всегда жертвовали двадцать франков, что по тем временам было больше доллара, а поскольку священник принимал пожертвования сам, то это было должным образом оценено, и шорты стали объяснять эксцентричностью иностранцев и не считали посягательством на моральные устои жителей побережья Камарг. Когда они надевали шорты, священник старался не замечать их, но вечерами они носили брюки, и тогда при встрече все трое почтительно раскланивались.

– Я поднимусь к себе писать письма, – сказала женщина. Она встала, улыбнулась официанту и вышла из кафе.

– Месье собирается на рыбалку? – спросил официант, когда Дэвид Берн, так звали молодого человека, окликнул его, чтобы расплатиться.

– Пожалуй. Какой сегодня прилив?

– Прилив отменный, – сказал официант. – Если хотите, я дам вам наживу.

– Я раздобуду по дороге.

– Нет. Возьмите мою. Это песчаные черви, и у меня их много.

– Пойдете со мной?

– Я на работе. Попозже выйду взглянуть, как у вас получается. Снасти-то у вас есть?

– В гостинице.

– Не забудьте зайти за червями.

Молодой человек хотел было подняться в комнату к жене, но его длинная складная удочка из бамбука и корзина со снастями оказались внизу за стойкой, где висели ключи, и он, не заходя к себе, вышел на залитую солнцем улицу, спустился к кафе и пошел на мол к ослепительно сверкавшей воде. Солнце было жарким, но с моря дул свежий бриз. Начался отлив. Он пожалел, что не захватил спиннинг и блесну, чтобы забросить приманку наперерез течению, за валуны у противоположного берега. Он забросил удочку с пробковым поплавком, и песчаный червяк свободно плавал на той глубине, где должна была клевать рыба.

Какое-то время ему не везло, и он удил, поглядывая на маневрировавшие в поисках макрели рыбачьи лодки и плывшие по воде тени от облаков. Но вот поплавок резко нырнул, леса сильно натянулась, и он потянул удочку на себя, ощутив отчаянное сопротивление рыбы, и леса напряженно зашипела в воде. Он старался держать удочку как можно свободнее, и длинное удилище согнулось так, что, казалось, вот-вот переломится, пока он вел рыбу, рвавшуюся в открытое море. Чтобы ослабить натяжение, молодой человек попытался идти по молу вслед за рыбой, но она продолжала рваться с такой силой, что удилище на четверть длины ушло под воду.

Подоспел официант из кафе. Он шел рядом и возбужденно приговаривал:

– Держи ее, держи. Веди осторожно. Она должна устать. Не дай ей сорваться. Веди нежно. Нежнее. Нежнее!

Нежнее не получалось. Оставалось разве что спрыгнуть в воду, но канал был слишком глубокий, и это не имело смысла. «Если бы можно было идти за ней вдоль берега», – подумал он. Но мол кончился, и удилище ушло под воду почти наполовину.

– Только не дергай, – умолял официант. – Удилище выдержит.

Рыба то резко уходила вглубь, то рвалась вперед, то металась из стороны в сторону, и длинный бамбуковый шест гнулся под тяжестью ее рывков. Время от времени рыба с всплеском показывалась на поверхности, потом снова скрывалась, и молодой человек чувствовал, что, хотя она еще сильна, ее трагически неистовый напор слабеет и теперь можно вести ее вокруг мола и вверх по каналу.

– Веди мягко, – говорил официант. – О, еще мягче. Нежнее, ради всего святого.

Дважды еще рыба пыталась уйти в море, и оба раза он возвращал ее, а потом повел вдоль мола в сторону кафе:

– Как она там? – спросил официант.

– Еще держится, но мы победили.

– Не говори так, – сказал официант. – Ничего не говори. Мы должны измотать ее. Пусть устанет. Устанет.

– Пока что --">