Луи Фердинанд Селин - Защитительная записка

романы были запрещены в Германии, и этот запрет строго соблюдался на протяжении всего периода правления нацистов. Под запрет попали не только романы, но и памфлеты (кроме, кажется, нескольких страниц из «Безделиц», да и те урезанные, перекроенные, неполноценные). Немецкая критика всегда замалчивала мои произведения, как литературные, так и политические. Я удостоился лишь нескольких злобных выпадов в «Шварце Корпс» — органе СС и в «Дас Райх» д-ра Геббельса. Между тем многие французские писатели из числа так называемых антифашистов и участников Сопротивления встречали теплый прием в Германии при нацистском режиме, столь беспощадном к моим книгам. При нацистах переводились, печатались, ставились на сцене, поднимались на щит Мориак, Моруа, Мартен дю Гар, Жюль Ромен и т. д.; другие известные французские писатели: Ла Варанд, Бордо, Гитри, Монтерлан, Сименон, Жионо, Шадурн, Жалу, Мак Орлан, Пьер Ам и прочие во время оккупации регулярно поставляли свои юмористические или патетические опусы в коллаборационистские газеты и даже во франко-немецкие журналы. Но их никто сегодня не трогает. Они свободно разгуливают по Парижу. Похоже, 75-я статья не для них. И только я, никогда ни для одной газеты и строчки не написавший, микрофона в глаза не видевший, только я арестован, брошен в тюрьму, только мне угрожает приговор. Забавно то, что мои книги, запрещенные в Германии и в Виши, переводятся и публикуются во всех демократических странах, особенно в Англии и Соединенных Штатах, там они сформировали целые школы. Американский писатель Миллер, о котором так много говорят в последнее время, — он ведь мой конкурент или же ученик, равно как и многие другие.

Удостаивался ли я хоть раз почестей, благодарности или особого расположения со стороны немцев?

Никогда. Вот пример: они обладали во Франции полной монополией на типографскую бумагу, а я между тем не имел возможности издаваться из-за отсутствия бумаги, я ни разу не получил ни одного «талона на 10 кг» (в то же самое время они вдоволь снабжали бумагой всех, включая своих «врагов»).

Я повинен, однако, в том, что в период оккупации дважды обращался к немцам за покровительством. В первый раз я просил помиловать юродивого бретонского крестьянина, приговоренного к смертной казни военным советом города Кемпер (Финистер). Последовал сухой официальный отказ. Свидетель тому доктор Тюзе из префектуры Кемпера. Кроме того, я неоднократно хлопотал о разрешении выехать на лето в Сен-Мало (Бретань), в так называемую военную зону. Разрешения на аналогичные перемещения с легкостью получали «друзья» посольства, а также «враги» со связями. Я настаивал забавы ради, мне было отказано пять раз подряд. Несмотря ни на что я отправился в Сен-Мало и был задержан немцами. Выпутался только благодаря заступничеству одного приятеля, деголлевского уполномоченного.

Официальные посещения Германии.

Известно, что Геббельс неоднократно приглашал группы французских писателей и деятелей культуры в Германию, но я ни разу не попадал в их число. Меня заботливо отстраняли от всякого «сотрудничества». Я оказался в «черном списке», и это было мне только на руку.

Еврейский вопрос.

При желании я бы мог, похитрив, полицемерив, полюбезничав где надо, сделаться Верховным комиссаром по делам евреев во Франции. Эта должность и вытекающая из нее абсолютная власть должны были бы меня прельстить. Не следует забывать, что пресса в течение многих лет осыпала меня оскорблениями, бесчестила, требовала арестовать и уничтожить. А тут мне предоставлялась возможность вполне оправданного реванша. Недруги мои, окажись они на моем месте, без сомнения, не упустили бы такой шанс, как это явствует из их сегодняшнего поведения. Теперь я один, совершенно один против всех. Затрагивая столь щекотливые вопросы, лучше всего говорить без обиняков. Изучив все внимательно, беспристрастно, трезво, с учетом различных обстоятельств, евреи должны были бы мне памятник поставить за то зло, которое я мог бы им причинить, но не причинил. Они меня преследуют, я же их никогда не преследовал. Я не воспользовался их временным поражением, не мстил за бесчисленные оскорбления, ложь, злостную клевету, которые они пускали в ход до войны, чтобы меня затравить. Я никогда не призывал преследовать кого бы то ни было. Во всей этой истории безупречный демократ — это я. В период оккупации я не клеймил евреев, не звал к погромам, а вот радио Би-би-си и подпольные газеты --">