Эрнст Теодор Амадей Гофман - Разбойники

играющего в граненом стакане. Старый граф думал, однако, что подобная боль легко исцелима, и спросил хирурга для уверенности, можно ли выпить Гартману хотя полстакана вина. Хирург разрешил больному пить, кивнув утвердительно головой, и тогда старый граф высоко поднял свой полный стакан и вскричал, смеясь:

— Да здравствуют разбойники, поскольку они еще не перебиты моими егерями и не зарублены рыщущими вокруг гусарами; ведь им я обязан великому удовольствию. Да, мои храбрые господа, или нет, не господа, но мои милые храбрые друзья, потому что я чувствую, что вы становитесь всем вашим существом мне милы, и я располагаюсь к вам сердцем, как будто я прожил с вами много, много радостных дней, я испытываю величайшее наслаждение от того, что имею случай принимать вас в моем замке.

Тотчас завязались шутливые дружеские разговоры; друзья забавляли графа остроумными выходками, старый граф не отставал от них, и по не умолкавшему смеху можно было подумать, что тут собралась компания веселых молодых людей; наконец хирург заметил, что пора бы дать отдых больному. Виллибальд тоже попросил разрешения остаться с другом, и старый граф, по-видимому, неохотно расстававшийся с молодыми людьми, должен был удовольствоваться обещанием, что оба друга будут на следующий день обедать с ним. Он уверял, что до тех пор время ему будет казаться страшно долгим и что он пошлет в кухню своему медлительному повару приказание торопиться с обедом.

Друзья крайне удивлялись юношеской живости старого графа, как и необыкновенно гостеприимному приему, какой он выказал совсем чужим людям, и хвалили за это графа в присутствии прислуживавшего им молодого человека.

— Ах, — сказал тот сердечным, искренним голосом, — это не всегда так бывает, мои господа. Его сиятельство граф точно теперь весел и доволен и выказывает свою милость и расположение ко всякому; но это с ним бывает только, когда приезжают к нему чужие гости, а это случается редко, почти никогда… По крайней мере, таких веселых милых гостей, как вы, которые умели бы так угодить нашему графу, я и не припомню. Ах, если бы только не…

На этих словах молодой человек запнулся, и друзья посмотрели на него молча, пораженные таинственностью его речей.

Но молодой человек продолжал:

— Впрочем, почему бы мне не сказать вам, что у нас в замке не все ладно; у нас много горя и скуки и, насколько я могу понять своим слабым рассудком, много и причин для горя и скуки. Вы, вероятно, останетесь здесь еще надолго; наш граф не скоро отпустит таких милых гостей, и вы сами хорошо заметите, где корень зла.

— Держу пари, — сказал Гартман, когда слуга вышел, — что этот корень зла, должно быть, очень ядовитый корень.

На следующий день, когда друзья явились к обеду, граф представил им хорошо сложенного юношу с благородной осанкой, сказав при этом: «Мой сын — Франц». Граф Франц недавно вернулся из дальнего путешествия, и друзья приписали бледность его, впрочем, мужественного и красивого лица и синеву под глазами долгому пребыванию в Париже. Он имел вид человека хорошо пожившего. По-видимому, к обеду ждали еще кого-то, и в самом деле, скоро открылись двери, и из них вышла девушка замечательной красоты. Она оказалась племянницей графа, графиней Амалией фон Т. Кроме этих лиц, за стол сели еще хирург и капеллан замка, священник почтенного вида.

Старый граф, сохраняя свое веселое настроение, повторил друзьям, что он очень рад случаю, приведшему их к нему, и друзья не замедлили отдаться тому чудесному настроению, в каком были накануне. Священник также оказался человеком добродушным и жизнерадостным, и поэтому разговор между этими четырьмя лицами полился живо и свободно. Хирург принадлежал к числу лиц, которые легче смеются, чем смешат сами. Не говоря сам почти ничего, он зато смеялся всякому смешному слову собеседников, причем, когда смех его очень разбирал, наклонялся самым носом в тарелку и извинялся, что смеется за графским столом. Зато граф Франц сохранял мрачную важность, не меняя выражения лица, и только изредка пропускал сквозь зубы отдельные незначащие слова. Графиня Амалия, по-видимому, совсем не принимала участия в том, что происходило за столом; не обращала никакого внимания на разговор окружающих, как будто он велся на незнакомом ей языке, и со своей стороны не произносила ни единого словечка. Виллибальд, сидевший возле графини, обладал необыкновенным талантом заставлять говорить или, по --">