Джейн Остин - Любовь и дружба и другие произведения

превозносят целые горы рукописей, куда менее занятных и куда менее примечательных, чем эти писаные в детской веселые страницы.

В самом деле, «Любовь и дружба», а также некоторые схожие отрывки из других ранних сочинений писательницы, помещенных здесь же, — это, в сущности, искрометная пародия, нечто гораздо более блестящее, чем то, что дамы того времени называли «блестящей шуткой». Это одно из тех произведений, которое читаешь с тем большим удовольствием оттого, что знаешь: оно и писалось с удовольствием, ведь ее автор был тогда еще очень молод и оттого очень весел. Считается, что Джейн Остен написала эти вещицы в возрасте семнадцати лет, — по всей видимости, в том же духе, в каком издается семейный журнал: в рукописи есть виньетки, сделанные рукой ее сестры Кассандры. Вся вещь полнится той жизнерадостностью, какой всегда больше в частной жизни, чем в публичной, — в доме ведь люди смеются громче, чем на улице. Многие ее поклонники, очень может быть, и не ожидали (больше того — не оценили) юмор, скрытый в письме одной юной леди, чувства которой «были слишком сильны для ее ума» и которая словно бы невзначай замечает: «Я убила своего отца в самом начале жизни; с тех пор я уже убила свою мать и вот теперь собираюсь убить сестру». Лично я считаю эти строки превосходными — не поступок юной леди, разумеется, а ее признание. Но в юморе Дж. Остен даже на этом этапе есть, помимо смеха, и кое-что еще. Почти всюду ощущаешь не просто абсурд; а изящный, тонкий абсурд; уже дает себя знать — и в немалой степени — истинно остеновская ирония: «Благородный молодой человек сообщил нам, что зовут его Линдсей, — руководствуясь собственными соображениями, однако впредь я буду называть его „Тэлбот“». Неужели найдется хоть один человек, который захотел бы, чтобы эти строки исчезли в мусорной корзине? «Она была всего лишь добропорядочной, благородной и обязательной молодой женщиной и потому никак не могла вызвать у нас антипатию — разве что презрение». Неужели этот образ не напоминает нам, пусть отдаленно, Фанни Прайс? Когда в сельской хижине на берегу Аска раздается громкий стук в дверь, отец героини интересуется, чем вызван возникший шум, и постепенно, шаг за шагом, обитатели хижины приходят к выводу, что это кто-то стучится в дом. «Да, — воскликнула я, — сдается мне, кто-то стучится к нам в поисках пристанища». — «Это уже другой вопрос, — возразил он. — Мы не должны делать вид, что знаем, по какой причине к нам стучатся, хотя в том, что кто-то и в самом деле стучится в дверь, я почти убежден». Не угадывается ли в поистине устрашающей логике этой фразы другой, более знаменитый отец? И не доносится ли до нас из сельской хижины на берегу Аска незабываемый голос мистера Беннетта?

Впрочем, для того, чтобы получить удовольствие от подобных и весьма разнообразных литературных шалостей, имеются основания и более серьезные. Мистер Остен-Ли, по-видимому, счел их недостаточно серьезными для репутации своей великой родственницы, — но ведь величие и серьезность вещи разные. А между тем основания тут куда серьезнее, чем даже он мог бы желать, ибо касаются они первоосновного качества одного из самых блестящих наших литературных талантов.

В раннем творчестве Джейн Остен заложена некая психологическая загадка, даже, пожалуй, тайна, чем, быть может, и объясняется недостаточный к нему интерес. Никому, видимо, не приходило в голову, что эта женщина была не только великим писателем, но и поэтом. И, как и о всяком истинном поэте, о ней можно сказать: она была поэтом прирожденным. Собственно, более прирожденным, чем некоторые признанные поэты. Относительно многих поэтов, которые полагали, будто они воспламеняют сердца людей, законно задать вопрос: «А кто воспламенил их собственные сердца?» Такие творцы, как Колридж или Карлейль, зажгли свои факелы от пламени столь же фантастических, как и они, немецких мистиков или же мыслителей-платоников; их творчество закалялось в таких печах, где могли быть подвержены творческому горению люди, к творчеству и менее чем они склонные. Джейн же Остен никто не «воспламенял», никто не вдохновлял и не подвигал ее на то, чтобы стать гением. Она была гениальна от рождения. Ее пламя — все, какое в ней было, — вспыхнуло само по себе, подобно пламени в пещере доисторического человека, что добывал огонь, потирая одну сухую ветку о другую. Некоторые бы сказали, что у Джейн Остен ветки эти были не просто сухие, а очень сухие. Со всей --">