Василий Иванович Белов - Невозвратные годы

ради своей персоны, а ради бабушки Фоминишны (Фомишны). И в этой связи опять вспомнилось, как говаривал о семье Василий Андреевич Жуковский: «Семейство, — утверждал он, — есть малый свет, в котором должны мы исполнять в малом виде все разнообразные обязанности, налагаемые на нас большим светом». Думаю, не всем надо объяснять, о каком большом свете идёт речь у Василия Андреевича Жуковского…

Еще совсем не так давно на уроках, по большим праздникам, на концертах, с эстрады и в кино звучал фадеевский монолог о материнских руках. Заглянув ещё дальше, обязательно наткнёшься на такую запечатленную в хрестоматиях детскую просьбу:

— Дедушка, голубчик, сделай мне свисток… И дедушки мастерили внукам свистки, бабушки читали стихи:

Вот моя деревня.

Вот мой дом родной…

А сколько радости деткам было от этих, напри мер, слов о том, как малая пташка вьёт своё гнёздышко:

То соломку тащит в ножках,

То пушок во рту несёт…

Увы, продолжение стихов я не помню, его учи ли на год-два раньше моего первого класса. Конечно, я мог бы давным-давно узнать и полный текст, выяснить, наконец, кто автор. Но я нарочно не делаю этого. Мне хочется сохранить для души эту маленькую неизвестность, я боюсь, что если узнаю и автора, и весь текст, то обаяние этих строк исчезнет, пташка вспорхнёт и навсегда улетит от меня… Я не спрашивал про этого автора даже у матери в начале нового учебного 1985 года, когда матери исполнилось восемьдесят. А ведь в то время и мамина учительница Нина Аполлинарьевна была еще жива и в полном разуме каждое лето приезжала в наши края. Она сама могла сказать, чему и как учила мою матушку. И что вообще имелось в хрестоматиях сто лет назад. Постеснялся спросить, уехал от Нины Аполлинарьевны пустым в Тимониху. Теперь вот жалею, что ничего не спросил…

А еще вновь и вновь удивляюсь я той странной, но непреложной истине, что моя мать Анфиса и бабушка по отцу Фомишна были когда-то (точнее, за четыре года до моего рождения) чужими. Да, оказывается, у меня кровное родство со всеми моими дедами, бабушками, прадедами и прабабушками, а ведь они-то между собою были совсем не родными… И выходит, что мой старший братец своим рождением и я своим появлением на свет сделали их всех родными друг дружке.

Сколько же у человека прадедов и прабабушек? Нельзя считать себя культурным, современным и воспитанным, если не сможешь без подготовки назвать все их имена. Нет, нельзя… Но сколько живых душ, сколько маленьких страдальцев, которые ничего не знают о своих родителях, тогда как сами-то родители живут и здравствуют? Непостижимо, невероятно! И как же нам всем жить, зная об этих подкидышах? Как в глаза-то глядеть друг другу? Я тоже сейчас отведу свой взгляд, тоже уйду от живого, трепетного и насущного ответа на этот вопрос. Ведь сделать это так легко и просто, достаточно лишь задать себе какой-либо иной вопрос… Впрочем, глушить совесть много и других способов, мы изобретаем их на ходу и почти всегда очень удачливо…

…Одного из четырёх моих прадедов звали Фомой, второго Лаврентием. Третьего, Михаила Григорьевича, хорошо помню живого, о четвёртом е знаю ничего. Как почти ничего не знаю и о четырёх своих прабабушках, которых я, вернее, старший брат, сделал родственницами. Правда, кое-что же известно. Известно, что все они были крестьянками, что жену, например, Фомы кликали по прозвищу Заслонихой, а жена Михаила Григорьевича Коклюшкина была Катерина Ивановна (в девичестве Стёпинцева). Имена двух других прабабушек я вряд ли когда узнаю…

Фому хорошо помнила моя мать, поскольку жил он в соседней деревне. По-видимому, то, что она помнила, пришлось если не на последние его дни, то на последние годы и месяцы его жизни. Фома (фамилия вроде бы Коротков) ослеп и всё лето жил в таёжной избушке на дальней полянке, куда с весны до осени перегоняли коров. Он и пас этих коров. Конечно, будучи девочкой, моя будущая мать, ходившая вместе со всеми и на покос, и по ягоды, не знала, что седой старик в смоляных портках, в такой же холщовой рубахе и есть её будущая родня…

Фома вместе с сыном Николаем срубил обширный высокий дом в деревне Лобанихе (я бывал в этом доме в гостях). Дочь Александру он выдал в Тимониху за моего будущего деда Фёдора Лаврентьевича. Мой дед Фёдор погиб в «бурлакакакх», оставил Александру Фоминишну вдовой с двумя детьми. Бабушку все звали Фомишной. То, что она, как и моя мама, осталась вдовой, было, по-видимому, --">