Томас Бернхард - Старые мастера

не считать Гайдна. Сказать, что ты родом из Бургенланда, по словам Иррзиглера, означает, что ты родом из тех мест, которые слывут в Австрии то ли тюрьмой, то ли домом умалишенных. Бургенландцы посещают Вену, будто церковь, сказал он. Больше всего на свете каждый бургенландец мечтает о службе в венской полиции, признался он недавно, ему самому, дескать, не повезло из-за малосильности, из-за так называемого слабого физического развития. Зато я стал смотрителем Художественно-исторического музея, сказал он, а это тоже государственная служба. Разница лишь в том, сказал он, что после шести вечера я запираю на замок не преступников, а картины Рубенса и Беллотто. Дяде, который поступил на службу в Художественно-исторический музей сразу же по окончании первой мировой войны, завидовала вся наша семья. Каждые два-три года мы, вспоминал Иррзиглер, навещали его в музее, выбирая субботний или воскресный день, когда вход был бесплатным; оробевшие, мы шли вслед за ним по залам с картинами великих художников и восхищались при этом дядиной формой. Дядя Иррзиглера стал к тому времени старшим смотрителем, на лацкане форменной тужурки он носил латунную звездочку. По словам Иррзиглера, во время музейных посещений они были настолько переполнены благоговением и восторгом, что ничего не понимали из пояснений, которые давал дядя, собственнолично водивший их по залам. Впрочем, вряд ли был толк объяснять нам тогда Веронезе, сказал мне недавно Иррзиглер. Ведь и детей моей сестры, сказал он, тоже больше интересует моя мягкая обувь, нежели картины, а сама сестра не может глаз отвести от Рени, самого бездарного из выставленных здесь художников. Иррзиглер не любит Рени, потому что его не любит Регер. Мне подумалось, что Иррзиглер достиг большого навыка в усвоении регеровских мнений, он даже воспроизводит высказывания Регера, копируя его характерную интонацию. Сестра приходит в музей не картины смотреть, а меня проведать, сказал Иррзиглер. К искусству она равнодушна. Зато дети, когда я вожу их по залам, рассматривают картины с живым интересом. Последний раз я не мог оторвать их от Веласкеса, сказал он. Однажды господин Регер был столь любезен, рассказал как-то Иррзиглер, что пригласил меня с семьей в парк Пратер. Мы пошли туда в субботу после обеда, его супруга была тогда еще жива. Я стоял, наблюдая за Регером, который, как говорится, был погружен в созерцание Седобородого старика, и одновременно видел перед собою Иррзиглера, хотя его не было в зале Бордоне, но он будто возник у меня перед глазами, и я вспомнил, как на прошлой неделе Иррзиглер рассказывал мне о своей жизни, однако, вспоминая, я продолжал глядеть на Регера, который сидел на своей обтянутой бархатом скамье и меня, разумеется, не замечал. Иррзиглер поведал мне о том, что с детства мечтал стать венским полицейским, ему никогда не хотелось быть кем-нибудь другим, только полицейским. Иррзиглеру исполнилось двадцать три года, когда врачи в Россауевских казармах засвидетельствовали его непригодность для службы в полиции по причине слабого физического развития. Мечта закончилась крахом. Он совсем было растерялся, но дядя помог ему получить должность смотрителя в Художественно-историческом музее. Иррзиглер приехал в Вену с одной лишь потрепанной сумкой, дядя приютил его на месяц у себя на квартире, после чего Иррзиглер снял комнату неподалеку от Мёлькербастай. В той комнате он прожил двенадцать лет. Первые годы он Вены почти совсем и не видел, вставал к семи утра, сразу шел в музей, а после шести вечера возвращался прямо домой; на обед все эти годы он съедал бутерброд с сыром или колбасой, запивая водой из-под крана в каморке при гардеробе. Бургенландцы вообще очень неприхотливы, в молодости мне доводилось работать с ними на стройках, жить вместе в бараках, поэтому я отлично знаю, насколько они неприхотливы; обходясь действительно самым необходимым, они ухитрялись сэкономить за месяц до восьмидесяти процентов зарплаты, если не больше. Остановив свой взгляд на Регере, я всматривался в Иррзиглера так пристально, как никогда прежде, но одновременно перед моими глазами возникала иная картина, а именно то, как мы стояли с ним в зале Баттони и я слушал его рассказ. Фамилией Иррзиглер он обязан своей прабабке, точнее — ее мужу, уроженцу Тироля. У Иррзиглера было две сестры, младшая эмигрировала в шестидесятые годы с подмастерьем парикмахера из Маттерсбурга в Америку и умерла там тридцати шести --">