Огюст Вилье де Лиль-Адан - Тайна прекрасной Адрианы

окна; он все еще сжимал в руке орден на красной муаровой ленте; не в силах удержаться, он то и дело поглядывал на него.

Казалось, безмолвное сияние небосвода окутывало их любовью и счастьем.

Между тем прекрасная Ардиана по — прежнему задумчиво вглядывалась вдаль, где между домиками и хижинами деревни чернели разрушенные стены. Эти развалины бросили на произвол судьбы, не восстанавливая их. Действительно, в прошлом году, менее чем за полгода, в Ипенксе — ле — Трамбль семь раз в безлунные ночи внезапно возникали пожары, причем не обходилось без жертв среди людей всех возрастов. По слухам, это было дело мстительных контрабандистов, которым в деревне однажды оказали дурной прием; они несколько раз возвращались, поджигали дома, вспыхивавшие как факелы, а потом, исчезая среди сосняка, прячась в зарослях миртов и осин, ускользал от жандармерии, которая не могла их там преследовать, скрывались за границей или в горах. Впоследствии злодеи были, вероятно, арестованы по ту сторону границы за другие преступления, и потому бедствия прекратились.

— О чем ты думаешь, моя Ардиана? — прошептал Пьер, целуя пальцы бледной руки, рассеянно ласкавшей его волосы и лоб.

— Об этих черных стенах, откуда пришло к нам счастье, — медленно ответила баска, не поворачивая головы. — Смотри! — И она показала пальцем на одну из далеких руин. — Там, далеко, в огне этой фермы, я во второй раз увиделась с тобой.

— Я думал, что это была наша первая встреча, — сказал он.

— Нет, вторая! — возразила Ардиана. — За десять дней до этого я видела тебя в Праде на празднике, и ты, противный, меня даже не заметил. А у меня тогда в первый раз забилось сердце — я загорелась, как безумная, и сразу почуяла, что ты — мой единственный. Понимаешь, в ту минуту я и решила стать твоей женой, а ты знаешь: если я чего хочу, так уж взаправду.

Подняв голову, Пьер Альбрун тоже стал смотреть на развалины, которые чернели среди домиков, выбеленных лунным светом.

— Ах ты, скрытница, ты мне в этом не признавалась! — сказал он, улыбаясь. — Но во время пожара большой хижины за церковью, когда я напрасно старался спасти этих двух стариков, а от них в развалинах даже костей не нашли, меня ранил кусок раскаленной штукатурки, и ты отвела меня к твоей старой крестной, к тетушке Инфераль, там ты меня так славно выходила, угощая добрым горячим вином… Ты его словно заранее приготовила. Кто бы мог подумать! И все‑таки жалко стариков! Как вспомню о них, сердце сжимается.

— А знаешь, — прошептала баска, — мне‑то их не очень жаль; я их знала, когда была ребенком: они плохо мне платили за холсты и тонкие веревки — три су, пять су, и вечно ворчали; а старуха издевалась надо мной оттого, что я красивая… И потом сколько раз, скорчив мерзкую рожу, она старалась меня оклеветать. И никогда ничего не давала она беднякам!

Ну, а раз уж мы все смертны… Кому они были нужны, эти старые скупердяи? Если бы мы сгорели, то они бы сказали: так и надо! Ну… И все прочие тоже вроде них! Не думай больше об этом. Вот смотри, лачужка Дежоншере; она так здорово горела, верно? После того пожара ты меня поцеловал в первый раз у нас дома. Ты спас малыша, трудно тебе это далось. Ах, как я восхищалась тобой! Я‑то знаю, как ты был красив в каске с ярко — красными отблесками огня!.. Ах, этот поцелуй! Видишь ли, если бы ты только знал!

Она опять спокойно показала вдаль рукой; обручальное кольцо блеснуло в лунном луче, и она продолжала:

— Потом, помнишь, вот у той горящей хижины мы обручились, потом, около этой, на гумне, я стала твоей и, наконец, вот там ты заработал свою тяжелую, свою драгоценную рану, мой дорогой Пьер!.. Вот почему я люблю смотреть на эти черные дыры: им мы обязаны нашим счастьем, выгодным местом лесничего, нашей свадьбой и этим домиком, где родился наш ребенок!

— Да, — задумчиво прошептал Пьер Альбрун, — это доказывает, что бог обращает зло в добро… Но знаешь, если бы все же я мог взять на мушку моего карабина этих трех злодеев…

Она отвернулась от него, ее взгляд стал сосредоточенным; сдвинутые брови слились в одну черную линию.

— Замолчи, Пьер! — сказала она. — Не нам проклинать руки поджигателей! Я тебе говорю, мы обязаны им всем, вплоть до ордена, который ты держишь в руке. Поразмысли немного, дорогой Пьер: только в городе, ты же это отлично

--">