Цирил Космач - Дорога в Толмин

может тебя задавить. Вначале она задавит тебе сердце, и ты перестанешь быть человеком. А потом, когда ты уже не человек, ты все тащишь и тащишь к себе, пока собственное богатство тебя не завалит и не задушит. Значит, к богатству стремиться не следует! Вот так! — решительно заключил он. И вздохнул, как вздыхал всякий раз, закончив повествование. — Разве об этом не стоит написать? Жаль, что в нашей долине нет ни одного писателя! — В историях у него недостатка не было бы. Историй ему на весь век хватило бы! И каких историй!

Мальчик не слушал последних слов отца, он и без них знал, что тот скажет. Да и не размышлял он о житейской мудрости, извлеченной отцом из судьбы рода Самотяжников. Его внимание привлек пример с богатством, которое способно завалить и задушить человека. Он ощутил в сердце знакомую тоску, и у него перехватило дыхание. Ему показалось, что над ним висит грозная лавина, готовая в любую минуту сорваться, завалить и задушить его. Он с трудом поднял голову и взглянул на небо. Там в напряженной тишине все так же безнадежно сражались за свое освобождение благородные взвихренные облака, остро изогнутый месяц с усмешкой, как и прежде, хладнокровно прокладывал среди них себе путь.

«У меня в голове одни глупости», — рассерженно подумал мальчик.

— Ты чего? — подал голос отец.

— Ничего! — дернулся мальчик.

— Как же… ничего! — Отец пожал плечами. — Хотел бы я знать, слушаешь ли ты меня вообще?

— Конечно, слушаю, — усердно поддакнул сын.

— А в ответ даже «му» не скажешь!

— Так я говорю… говорю, что в наших краях историй и впрямь очень много, навалом…

— Конечно, — кивнул довольный отец. — У каждого дома — своя. Когда я кошу на Травне и гляжу сверху на долину, у меня картины перед глазами так и оживают. И сколько здесь всякого случалось! Сколько случается!.. Вот только нет человека, который бы все это описал, — покачал он головой и умолк.

Они молча шагали дальше. Мальчик вспомнил, что от Самотяжника до следующей деревни не будет ни одного дома. И испугался, что теперь отец пристанет к нему. Он размышлял, о чем бы спросить отца, чтобы тот пустился в новые рассказы. Однако отец опередил его. Возле развалин мельницы, когда-то принадлежавшей Пустотару, он оглянулся и спросил:

— Тебе не холодно? Идти не трудно?

— Нет! — поспешил ответить мальчик.

— А чего же ты спотыкаешься? Или заботы такие тяжкие? Не бойся, все обойдется!

Мальчик искал ответа, но прежде, чем он его нашел, на другой стороне реки залаял пес. Отец остановился и с любопытством спросил:

— Кто это лает? — Приставил руку к уху и прислушался. — Султан, — сказал он и пошел дальше.

— Откуда ты знаешь? — спросил мальчик. — Ведь на той стороне много собак.

— Откуда? — удивился отец. — Конечно, по голосу. У каждого человека свой голос. У животного тоже. И не только у животного. У воды. И у леса. Ну, лес — дело известное. А вот, скажем, деревья. Каждое дерево от ветра по-своему поет. — Помолчал, покачал головой. — Нет, настоящего слуха у тебя нет! Я не говорю, шум ты слышишь, да только это значит, что ты слышишь то, что выражается… как бы это сказать… что выражается в шуме. Вот какие дела! А не слышишь… как бы это сказать… в шуме не слышишь звука, не слышишь того, что поет, что имеет, как говорится, свой голос. А голос, видишь ли, это нечто красивое, чудесное. И сколько их, голосов! Мир непрестанно поет. Да еще как согласно поет. Все поет. Скажем: кошу я на Врбье, а у меня из-под косы вдруг вспорхнет перепелка. И я до тонкости слышу, с каким голосом и как она вспорхнула. И еще. Даже в том, как она взмывает и падает на землю, есть свой звук, хотя его ухом и не услышишь. Любой разумный человек посмеялся бы надо мной, если бы я ему такое сказал. Но это все равно так! Только тебе не дано услышать. А жалко!

Мальчик не вымолвил ни слова — отец задел за больное. Сам он и мать были певцами, известными на всю долину, да и младшие, хотя и совсем маленькие, пели и с легкостью учились играть на гармонике. Только у него не было этого дара. Разумеется, ему было больно, потому что музыку он любил, а вот ни петь, ни играть не мог. И обиднее всего было то, что, как ему казалось, все смотрят на него с сожалением, как будто не хватает ему какого-то качества, без которого человек не может быть ровней людям.

Вероятно, отец, всегда удивительно тонко чувствующий, понял, что причинил сыну боль, потому что снова вспомнил про Равничарова пса, который --">