Огюст Вилье де Лиль-Адан - Рассказы из книги "Необычайные истории"

перышко, и, в молчании омывая умильными слезами бледные, гладко выбритые щеки фтизиатра, звучно облобызал их — этакая чудовищная реплика нежной кормилицы-нормандки. Наконец, доведя доктора до полуобморока, верзила опустил его обратно в зеленое кресло.

— Два миллиона! Хотите? Хотите три? — возопил этот Геркулес, эта живая, до жути осязаемая реклама новейшей медицины. — Вы возвратили мне дыхание, солнце, вкусную еду, безудержные страсти, жизнь, все! Требуйте с меня неслыханного гонорара: благодарность переполняет меня!

— Пос-слушайте… кто это… кто этот сумасшедший! Уберите его! — прохрипел полузадушенный доктор, выйдя из прострации.

— О нет, нет! — взревел гигант и, прикинув дистанцию взглядом опытного боксера, заставил лакея отступить. — К делу: я понимаю, что вы, даже вы, мой спаситель, не узнали меня. Я пожиратель кресс-салата! Пропащий, конченый, живой скелет! Ницца! Кресс-салат, кресс-салат, кресс-салат! Я прошел курс лечения, и вот творение ваших рук! Ну-ка, послушайте, послушайте это!

И он забарабанил по груди кулаками, способными проломить череп премированному миддльсекскому быку.

— Что?! — произнес доктор Галлидонхилл, вскакивая с места. — Это вы… Как! Умирающий, которому…

— Да, тысячу раз да, это я! — орал великан. — Вчера вечером, едва ступив на берег, я велел отлить вашу статую из бронзы, и я добьюсь для вас места в Вестминстерской усыпальнице!

Он повалился на широкий диван; пружины скрипнули и застонали.

— Ах, как хорошо жить! — вздохнул он с блаженной улыбкой тихого восторга.

Два коротких слова, еле слышно произнесенные доктором, — и секретарь с лакеем удалились. Оставшись наедине со своим воскрешенным, Галлидонхилл, собранный, бледный, холодный, несколько минут молча стоял, вперив в колосса пристальный взгляд, а потом неожиданно произнес изменившимся голосом:

— Позвольте мне прежде всего убрать эту муху с вашего виска!

Тут он бросился к пациенту, вынул из кармана короткий револьвер, именуемый бульдогом, и одну за другой всадил две пули прямо в левую височную артерию.

Исполин рухнул с пробитой черепной коробкой, изливая свой благодарный мозг на ковер, по которому еще с минуту молотил кулаками.

Десять взмахов ножниц — и шуба, сюртук, рубашка, разрезанные как попало, упали, обнажив грудь, которую сосредоточенный хирург немедля вскрыл сверху донизу одним взмахом острого ланцета.

Через четверть часа, когда в кабинет вошел констебль и покорнейше попросил доктора Галлидонхилла соблаговолить последовать за ним, тот невозмутимо сидел за своим столом и с толстой лупой в руках изучал пару огромных легких, распластанных на окровавленной подставке. Сам дух Науки в лице этого человека пытался проникнуть в механизм сверхъестественного кресс-салатного воздействия, одновременно смягчающего и восстанавливающего.

— Господин констебль, — изрек он, приподнимаясь, — я счел уместным умертвить этого человека, ибо немедленное вскрытие его тела могло дать результаты, благотворные для приходящих в упадок дыхательных путей человеческого рода: вот почему я без колебаний, могу в этом признаться, ПОЛОЖИЛ СОВЕСТЬ СВОЮ НА АЛТАРЬ ДОЛГА.

Излишне добавлять, что достославный доктор был отпущен из-под стражи под чисто символический залог, поскольку на свободе он полезнее обществу, нежели в заключении. И вот это-то необычайное дело теперь поступит на рассмотрение британского суда присяжных. Ах! Какие блестящие речи защиты будут опубликованы в европейских газетах!

Обстоятельства внушают надежду, что высокое злодейство не будет стоить герою виселицы в Ньюгейте, ибо англичане, точно так же как и мы с вами, способны понять, что исключительная любовь к будущему человечеству, сопряженная с совершенным презрением к сегодняшнему индивидууму, есть в наши дни единственная причина, которая, невзирая ни на что, должна оправдать великодушные крайности жрецов Науки.

ОТВЛЕКАТЕЛЬ

Г-ну Рене д’Юберу

И говорю вам, что все суета сует и само это слово тоже суета.

Экклезиаст

Весной тысяча восемьсот восемьдесят седьмого года на столицу обрушилась настоящая эпидемия повышенной чувствительности, которая свирепствовала вплоть до самого лета. Странное поветрие какого-то меланхолического невроза затронуло даже самых --">