Леопольд фон Захер-Мазох - Губительница душ

доносились заунывные звуки, и при лунном свете увидел большую лодку, наполненную мужчинами и женщинами. Все они сидели, понурив головы, и пели, колотя себя кулаками в грудь. У руля был прикреплен пылающий факел, а посередине лодки возвышался деревянный крест. Из ран распятого Спасителя струилась алая кровь и крупными каплями падала на опущенные головы кающихся грешников.

Молодой человек не верил своим глазам; все это казалось ему каким-то странным, тяжелым сном.

II. Мать и дочь

На следующий день, часов около двенадцати, Казимир снова отправился в Бояры. Ворота были заперты. На стук отозвался вчерашний хриплый голос и объявил ему, что господ дома нет.

— Все равно — отвори!

— Мне приказано никого не впускать.

— Ну, это мы увидим! — и с этими словами молодой человек вскарабкался на стену и спрыгнул с нее во двор, посреди которого стояла старая баба.

— Да вы, должно быть, разбойник! — в ужасе всплеснула она руками.

— Разве ты не видишь, что я офицер, — улыбаясь, возразил молодой человек, — и, кроме того, старый знакомый твоей барыни.

Баба в недоумении пожимала плечами, но юноша не обратил на это внимания и, перебежав через двор, начал подниматься по каменным ступенькам крыльца.

В дверях его встретила высокая пожилая женщина, с горделивой осанкой.

— Госпожа Малютина?..

— Это я, милостивый государь.

— Неужели вы меня не узнали? Я Казимир Ядевский.

Неопределенная улыбка скользнула по губам Малютиной.

— Пожалуйте, — сказала она, протягивая гостю руку для поцелуя. — Эмма будет рада вас видеть… Вы очень возмужали.

— Наружность обманчива! — возразил юноша, следуя за хозяйкой в гостиную. — Я все тот же мальчишка, который в былые времена воровал у вас яблоки и сдобные лепешки.

Гостиная была пропитана каким-то странным запахом, напоминавшим не то церковь, не то аптеку — в ней, вероятно, давно не отворяли окон.

Мебель была покрыта чехлами из небеленого холста, — словно посыпана пеплом. Заметно было, что хозяйка редко принимает гостей. Это была женщина чрезвычайно представительной наружности; несмотря на свои сорок пять лет — совершенно седая. Но черные глаза ее блестели, а на полных щеках играл легкий румянец, так что ее вряд ли можно было назвать старухой.

Вдруг отворилась дверь, и в комнату вошла молодая девушка высокого роста, со строгими, неподвижными, но, тем не менее, прелестными чертами лица.

— Эмма! — вскричал юноша, бросаясь ей навстречу.

— Это вы? — сквозь зубы процедила она и, протянув ему руку, села к окну, как бы желая показать, что его неожиданный визит не доставляет ей особенного удовольствия.

Казимир не мог отвести от нее взгляд. В его отсутствие она расцвела и из ребенка превратилась во взрослую красивую девушку, к которой вовсе не шел ее полумонашеский наряд и строгая прическа: ее белокурые с золотистым отливом волосы были гладко зачесаны за уши и заплетены в массивную косу. Ни ленточки, ни цветочка — ничего.

— По-видимому, вы живете в совершенном уединении, — начал молодой человек.

— Как видите, — сухо отвечала Малютина.

— Неужели такая жизнь может нравиться Эмме?

— Я вполне разделяю устремления моей матери, — равнодушно проговорила девушка. — Вам, привыкшему вращаться в блестящем вихре модного света, такой образ жизни может показаться странным, даже смешным, но мы к нему привыкли и довольствуемся им. На свете так много злых людей… так много обольстительных искушений, с которыми человеку трудно бороться… Живя в уединении, легче уберечься от греха и спасти свою душу.

— В Киеве жизнь очень приятна, уверяю вас, — заметил Казимир.

— Вы служите в Киеве? — спросила Эмма.

— Да, туда недавно перевели наш полк.

Эмма бросила на мать выразительный взгляд и задумалась.

Заметно было, что в голове ее бродит какая-то неотвязная мысль, но черты ее лица оставались по-прежнему неподвижны, только густые брови слегка нахмурились, да губы крепко сжались.

— К чему такие церемонии со мною, милая Эмма? — сказал юноша, подходя к подруге своего детства. — Разве вы забыли, как мы вместе играли и проказничали? Неужели я стал для вас совершенно чужим человеком?

Он взял ее за руку, но рука эта была гладка и холодна, как змея, и Эмма тут же ее отдернула.

— Скажите, чем я перед вами провинился? Ну, хоть взгляните на меня поласковее…

— Я теперь уже не та, что --">