Симона де Бовуар - Сломленная

напичкана транквилизаторами. По прибытии буду выдана Люсьенне, как багаж. Так же транспортируют калек и душевнобольных. Я спала, не думая ни о чем, и приземлилась, как в тумане. Какой элегантной стала Люсьенна! Выглядит не как юная девушка, а как женщина, и очень уверенная в себе. (А ведь она терпеть не могла взрослых. Когда я говорила: «Признайся, что я права», — она приходила в ярость. «Не права!»). Она отвезла меня на машине в хорошенькую квартирку на 50-й улице, которую ей уступила на две недели подруга. Распаковывая чемодан, я все думала: «Заставлю ее все мне объяснить. Это будет не так нестерпимо, как неизвестность».

Она сказала:

— Ты похудела. Тебе это очень идет.

— Я была слишком толстая?

— Немного. Теперь гораздо лучше.

Ее манера говорить не спеша внушала мне робость. Все равно вечером я постараюсь с ней поговорить. (Мы пили сухое вино в баре, где было страшно шумно и страшно жарко.

— Ты видела, как мы жили, — сказала я. — Ты даже очень критически относилась ко мне. Не бойся, я не обижусь. Постарайся объяснить, почему отец разлюбил меня.

Она улыбнулась с оттенком жалости:

— Но, мама, когда после пятнадцати лет брака перестают любить жену, в этом нет ничего особенного. Если бы было наоборот, вот это было бы удивительно!

— Есть люди, которые любят друг друга всю жизнь.

— Они притворяются.

— Послушай, не старайся, как другие, отделаться общими фразами: в этом нет ничего особенного, это естественно… Мне этого недостаточно. Я, безусловно, совершила ошибки. Какие?

— Твоя ошибка в том, что ты верила в любовные истории, которые могут длиться без конца. А я поняла — в чем дело. Как только я начинаю привязываться к какому-нибудь парню, я выбираю другого.

— В таком случае, ты никогда не сможешь полюбить!

— Нет, конечно. Ты видишь, к чему это приводит.

— Зачем же жить, если никого не любишь?

Я бы никогда не согласилась не полюбить Мориса или перестать любить его теперь; я хочу, чтобы он любил меня. В последующих наших разговорах я продолжала настаивать:

— И все-таки, посмотри на Изабель, на Диану, на Кутюрье: есть браки, которые выдерживают проверку временем.

— Это вопрос статистики. Делая ставку на супружескую любовь, рискуешь быть брошенной в сорок лет, не имея за душой ничего. Ты вытянула несчастливый билет. Но ты не одна такая.

— Я летела через океан не за тем, чтобы выслушивать банальности.

— Ты даже не представляешь себе, насколько это не банальность, и никак не хочешь этому поверить.

— Статистика не объяснит мне того, что случилось со мной!

Она пожимает плечами, переводит разговор на другое. Она водит меня в театры, кино, показывает город. Но я не отступаюсь:

— У тебя возникало впечатление, что я не понимаю отца, что я ниже его уровня!

— В пятнадцать лет — да, конечно, как у всех девчонок, влюбленных в своих отцов.

— Что именно ты думала?

— Что ты недостаточно им восхищаешься: для меня он был почти сверхчеловеком.

— Безусловно, я совершила ошибку, проявляя мало интереса к его работе. Ты думаешь, он обижался на меня?

— Из-за этого?

— Из-за этого или из-за другого.

— Я ничего такого не знала.

— Мы часто ссорились?

— Нет. В моем присутствии — нет.

— И все-таки — в 55-м году. Колетта помнит…

— Потому что она всегда была при твоей юбке. И она старше меня.

— Тогда почему, ты думаешь, отец бросает меня?

— В этом возрасте мужчины часто испытывают желание начать новую жизнь. Они воображают, что новизна сохранится на всю жизнь.

Нет, от Люсьенны я ничего не добьюсь. Неужели она думает обо мне столько плохого, что даже не осмеливается об этом сказать?

16 марта.

— Ты отказываешься говорить обо мне: ты знаешь обо мне так много плохого?

— Что за мысли!

— Я переливаю из пустого в порожнее, это так. Но мне хочется разобраться в своем прошлом.

— Важно только будущее. Ищи себе любовников. Или иди работать.

— Нет. Мне нужен твой отец.

— Может быть, он вернется.

Этот разговор повторялся раз десять. Я и ей надоела, она уже без сил. Может быть, если я доведу ее до крайности, она выйдет из себя и, наконец, скажет все. Но у нее столько терпения, что я прихожу в отчаяние. Кто знает, может, они написали ей, объяснили, что со мной, и призвали быть ко мне снисходительной. Я спросила, каково ее суждение об отце.

— О, я никого не сужу.

--">