Ярослав Ивашкевич - Хвала и слава. Книга вторая

работать.

— Думаю, его ненадолго хватит.

— Да ведь он в Польше работает целых двенадцать лет. Все имеет свой конец.

— Значит, уже пятнадцать лет, как ты уехала из Одессы?

— Да, если бы у меня был сын, ему было бы сейчас четырнадцать.

Эльжбета медленно прошла через холодную комнату и села рядом с братом. В зале послышались аплодисменты, довольно долгие, потом донеслись первые такты чарующей увертюры.

— Помнишь, как мы пели дуэт из «Цыган» Монюшки?

— Это было на именинах тети Антоси.

— Нет, на маминых именинах. Не помнишь? На рояле стояли такие огромные желтые розы…

— И ты жутко фальшивила… погоди… в пятом такте, где было это ля-бемоль. Верно?

Эльжбета засмеялась.

— А помнишь, как мы возвращались со свадьбы Ройской?

— Очень смутно. Я была слишком мала.

— Я помню, на тебе было клетчатое пальтишко с пелеринкой, голубое с черным.

— Вот пальтишко помню.

— С нами ехала панна Ганка, и папа все спрашивал маму: à qui est cette femme de chambre? ^{1}

Оба добродушно рассмеялись. Эдгар взял Эльжбету за руку, они молча смотрели прямо перед собой, словно видели Одессу, и свадьбу Ройской, вечно рассеянного отца, и, главное, пальтишко в черно-голубую клетку.

Неожиданно Эдгар поднял голову и посмотрел на сестру. Он видел ее красивый, классический профиль с крупноватым носом, высоко зачесанную копну светлых волос, из которых поднимались большие белые перья, точно паруса, выгнутые в одну сторону. Она все еще была погружена в свои мысли.

— Послушай, — сказал он, — а ведь ты счастлива. Смотри, какие толпы пришли тебя слушать. Это же слава…

Эльжбета сразу угадала, о чем подумал Эдгар, и ответила:

— Художник-творец никогда не бывает одиноким. С ним все будущие поколения. А нас разве будут помнить после нашей смерти?

— Что ж, разве ты не вспоминаешь никого из умерших?

Эльжбета взглянула на Эдгара слегка растерянно.

— Нет, — неуверенно произнесла она.

— Даже Юзека?

Эльжбета издала какой-то неопределенный звук, встала и, скрестив руки на груди, повернулась к окну. Из зала доносилась легкая мелодия увертюры.

— Ты спросил о Юзеке… — произнесла она помолчав. — Да, Юзек счастливый. Он, можно сказать, погиб со славой.

Эдгар улыбнулся.

— Слава излучается, как радий, и через какое-то время полностью растрачивает себя на это излучение.

Эльжбета повернулась к брату.

— Трудно себе представить, что это тело распалось, превратилось в прах, в ничто. Ройская говорила мне, что при эксгумации не было почти ничего… только бумажник с документами, которые издавали ужасное зловоние долгие месяцы, так что пришлось их сжечь. Была там и моя фотография, и она тоже испускала зловоние.

Оба встали. Эльжбета положила руки на руку брата и заглянула ему в глаза.

— Ты и не представляешь, какое у него было тело, — шепнула она.

Эдгар улыбнулся и сделал движение, чтобы снова сесть.

— Знаю, — сказал он небрежно, как бы между прочим, — знаю, какое у него было тело. Видел его однажды совсем голого, тогда, в Одессе, когда он и Януш остались у нас ночевать. Мы выпили… Он был очень красив, я тогда убедился в этом. — С горькой улыбкой, даже с легким смешком он уселся в кресло и вскинул глаза на сестру.

Эльжбета наклонилась к нему.

— Ты знал? — спросила она. — Еще тогда?

— Знал, — коротко ответил Эдгар.

— А почему ничего не говорил?

— Что я должен был говорить? Как бы то ни было, я имел возможность присмотреться, достаточно ли он красив для тебя…

Эльжуня, сердито натягивая длинную перчатку из белоснежной лайки, быстро подошла к зеркалу. В зале послышались аплодисменты.

— К Рубинштейну ты так не присматривался, — ворчливо бросила она.

— Ну, это уж было твое личное дело, и, так или иначе, я думаю, что ты поступила вполне благоразумно.

Эльжбета резко повернулась и снова подошла к брату. Но тот не встал. Тогда она слегка наклонилась и, чтобы не смотреть ему в глаза, обняла сзади и уткнулась лицом в его плечо, стараясь не смять заново сделанную прическу и не растрепать перья.

— Ты ведь ничего не знаешь. У меня был ребенок. От Юзека… Мальчик. Родился и тут же умер, в Константинополе… Сейчас ему было бы четырнадцать лет…

Эдгар, открыв рот, глубоко втянул воздух, как будто ему не хватало дыхания, легко отстранил сестру и сказал:

— Этого я не знал.

Эльжбета выпрямилась и застыла, закинув голову и --">