Эми Тан - Пройти по Краю Мира

зубы, а язык напоминал опаленный корень.

Она не могла насладиться многими радостями жизни, не ощущая вкуса: ни соленого, ни горького, ни кислого, ни сладкого, ни острого.

Кроме меня, никто не понимал речь тетушки, поэтому мне приходилось говорить за нее. Но я передавала не все. Наши тайные истории я оставляла для себя.

Она часто рассказывала о своем отце, Знаменитом Костоправе из предгорья, и о пещере, в которой они нашли священные кости дракона^[2], которые могли исцелить любую болезнь, кроме разбитого сердца.

— Расскажи еще раз, — попросила я в то утро, ожидая историю о том, как она обожгла лицо и стала моей няней.

— Я была пожирательницей огня, — сказала она с помощью рук и глаз. — Люди сотнями приходили посмотреть на мое выступление на рыночной площади. В свой горящий рот я опускала сырую свинину, острый перец и бобовую пасту, перемешивала и предлагала желающим попробовать. И все говорили, что получилось очень вкусно! Я открывала рот, чтобы ловить в него медные монеты. Но настал день, когда я проглотила огонь, он вернулся и поглотил меня саму. После этого я решила, что больше не буду изображать котелок для приготовления пищи. Вместо этого я стала твоей нянькой.

Я засмеялась и захлопала в ладоши. Эта выдуманная история нравилась мне больше всех остальных.

За день до этого она рассказывала, как смотрела на несчастливую звезду, падавшую с неба, и как та упала прямо ей в рот и обожгла лицо. А до этого говорила, что спутала угли для стряпни с острым блюдом хунаньской кухни.

— Хватит историй, — сказала Драгоценная Тетушка быстрыми руками. — Скоро завтрак, а до него мы должны успеть помолиться.

Она забрала клочок бумаги со шкафчика и спрятала его в свою туфлю. Мы надели теплую зимнюю одежду и вышли в стылый коридор. В воздухе висел запах тлеющих углей, доносящийся с другого конца дома. Я увидела Старого Повара, разминающего руки перед тем, как начать крутить рукоять колодца, и услышала, как одна из женщин, живущих тут, кричит на свою ленивую невестку. Я прошла мимо комнаты, которую моя сестра Гао Лин делила с матерью. Они обе еще спали. Мы торопливо направились к крохотной, выходящей на юг комнатке — залу предков; На пороге Драгоценная Тетушка бросила на меня предупреждающий взгляд:

— Веди себя скромно. Разуйся.

В одних чулках я ступила на стылые серые плиты.

В ту же секунду меня охватил леденящий холод, который, скользнув по ногам и пронзив тело, вырвался наружу потекшим носом. Меня била дрожь. Я стояла перед стеной, покрытой многочисленными свитками со стихами — дарами ученых, пользовавшихся нашей тушью последние две сотни лет. Я уже могла прочитать одно стихотворение, вписанное в картину: «Тени рыб стремятся по течению». Это означало, что наша тушь была темной, яркой и ровной. На длинном алтарном столе стояло две статуи: бога Долголетия, с длинной белой, похожей на водопад бородой, и богини Милосердия, с гладким спокойным лицом. Ее черные глаза внимательно смотрели на меня. Только она прислушивалась к женским слезам и молитвам, как говорила Драгоценная Тетушка. Вокруг статуй примостились деревянные дощечки с именами предков семьи Лю, и над каждым именем было вырезано их лицо. Тетушка сказала, что там были не все мои предки, а только те, кого семья считала наиболее значимыми. Таблички с именами тех, кто не заслужил особого поклонения, и с именами женщин были разложены по сундукам и забыты.

Тетушка зажгла несколько палочек с благовониями и стала дуть на них до тех пор, пока они не задымились. В воздухе к облачкам выдыхаемого нами пара присоединились струйки ароматного дыма. Мне иногда казалось, что это не облака, а духи, стремящиеся утащить меня с собой в призрачный мир Инь, чтобы я скиталась там вместе с ними. Тетушка как-то рассказывала, что после смерти тело остывает, а тем утром я так сильно замерзла, что мне стало страшно. — Мне холодно, — хныкала я, и по моим щекам бежали слезы.

Тетушка опустилась на стульчик и, усадив меня на колени, притянула к себе.

— Ну хватит, Моська, — мягко пожурила она. — Прекращай плакать, иначе слезы превратятся в льдинки и поранят тебе глаза.

Она принялась быстро разминать мои стопы, словно кусочки теста.

— Так лучше? А теперь?

Когда я перестала плакать, тетушка зажгла еще несколько палочек. Потом вернулась к порогу и взяла свою туфлю. Она до сих пор стоит у меня перед глазами: выцветшая синяя ткань, черный носик и вышитый --">