Юхан Борген - Избранные новеллы

привлекала Боргена в датском сказочнике, сыгравшем значительную роль, по признанию писателя, в формировании его творческой индивидуальности.

Для Боргена в детских впечатлениях заключены не только истоки человеческой личности, но и истоки творчества. В предисловии к хрестоматии Боргена для школьников писатель обращается к юному читателю, пытаясь в доступной форме рассказать о сущности художественного творчества. «Вспоминая первый школьный день, я снова чувствую запах своего ранца и, как и тогда, представляю себе скотный двор или конюшню, наверное потому, что от кожи, из которой ранец был сделан, пахло лошадью. Запах лошади так навсегда и остался для меня связан с первым школьным днем. Я отчетливо вижу классную комнату, сразу же вспоминаю лица, голоса, буквы на доске, уши товарища, которого звали Рейдар…

И вот стал я писателем. А все потому, что я запомнил запах лошади. Я думаю, в этом смысле все люди одинаковы. Каждый — поэт в том отношении, что смена воспоминаний рождает мысль. И она дает толчок новым мыслям, которые в свою очередь оплодотворяют фантазию»^[7].

Такой взгляд, видимо, закономерен, если вспомнить, сколь многие писатели прошлого и настоящего обращались к детству, не говоря уже о том, что именно воспоминания детства, взгляд в прошлое, служат во многом основой творчества двух таких выдающихся кинорежиссеров как Феллини и Бергман.

Во многом автобиографичен один из ранних сборников новелл писателя, носящий знаменательное название «Душа ребенка» (1937). Здесь Борген повествует о детских душах, искалеченных ортодоксальным религиозным воспитанием, догматизмом и лицемерием взрослых. «Бойся и люби господа», «с каждым новым прожитым днем остается на один день меньше, чтобы раскаяться и стать хорошим человеком», — подобного рода сентенциями, претендующими на глубину и мудрость, пичкает детей худосочная наставница с седыми волосами и бледным лицом, становящаяся в сознании детей олицетворением самого бога, которого они должны почему-то «любить и бояться». Невозможность ответить на казуистические вопросы учительницы и вечный страх перед школой в то время, когда на улице весна и распускаются почки каштанов, первые цветы, сорвать которые — грех, равный первородному, — такова общая интонация сборника. Один из учеников завидует мухе: ведь для нее не существует понятия греха, а следовательно, она может жить спокойно, не испытывая постоянного страха перед наказанием. «Проклятая школа!» — восклицает Рейдар, один их персонажей новеллы «Цыпленок», в которой Борген мастерски рисует столь ненавистную ему убогую, мещанскую среду. Господин Берг, пытающийся разыгрывать грозного отца семейства, — в сущности жалкий и ничтожный человек, как тот цыпленок без костей, которого торжественно подают у Бергов на обед. Новеллы «Цыпленок», «Ужасное происшествие» проникнуты болью за судьбы детей, за будущее, которое их ждет.

Совершенно в другом ключе, хотя все с той же трепетной любовью к детям, пониманием их духовной жизни, бережным отношением к детству, написана «Жимолость». Эта новелла, по мнению норвежских критиков, является одним из лучших произведений о детях в норвежской литературе XX века. Она лишена сюжета, это скорее психологическая зарисовка о детстве, о его поэзии и тайнах, о трагическом одиночестве ребенка в мире взрослых.

Живущий в загородном доме мальчик пытается залезть вверх по увитой жимолостью стене, чтобы заглянуть через окно веранды на втором этаже в комнату взрослых. Ничего особенного мальчик там не предполагает увидеть. Просто он поставил себе цель и с неистовым упорством стремится к ее осуществлению, упиваясь своей тайной (ведь никто не догадывается, где он) и мучаясь страхом возможного падения. Рассказ Боргена удивительно тонко передает психологию ребенка и написан с необычайным стилистическим мастерством — он весь как бы проникнут ощущением воздуха, пространства, угасающего летнего дня, напоенного запахом жимолости. Деревья — «спутники и друзья» мальчика, а сам он, запутавшийся в жимолости, весь пропитанный, одурманенный ее ароматом, ощущает себя частью окружающей природы, растением, жимолостью и одновременно рыбой, пойманной сетью.

Есть в рассказе и нечто очень национальное, норвежское — ощущение соленого морского воздуха, моря, о котором не говорится прямо, но близость которого все время ощущается. И дети здесь кричат, как «чайки над косяком сельди».

А --">