Николай Яковлевич Агнивцев - Мои песенки

противоположную, содержание доводил до абсурда, а форму… форму особенно жаль, она вопиюще не соответствовала содержанию. Были «Санкт-Петербургские триолеты», — стали «Триолеты с бензином». Насильственная трансформация не могла быть безболезненной, автор сам — от безысходности — калечил стихи. Например, одна из самых известных песенок — «Перс на крыше». Было:

Хорошо жить на Востоке,

Называться Бен-Гассан

И сидеть на солнцепеке,

Щуря глаз на Тегеран…

— стало:

Хорошо жить в Самарканде,

Называться Салейман.

И сидеть там на веранде,

Щуря глаз на Самарканд.

Жить-то как-то надо было, и не в придуманной им восточной сказке, а в советской Москве.

В архиве сохранилась поэма «Ленин-мозг» (1924), написанная под впечатлением поразившего воображение события: бальзамирования тела Ленина. (Тогда многие культурные люди были потрясены этим чудовищным, языческим действом, подробности которого широко освещались в прессе.) Сюжет поэмы: пламенные ленинцы похитили мозг усопшего вождя из морга, разослали частицы во все страны, люди по микрону проглотили волшебное вещество, заразились коммунистическими идеями, и таким образом произошла мировая революция. Это не сатира, не юмор, не пародия, это — грустный диагноз времени.

Трагифарс финала жизни Николая Агнивцева: в журнале «Крокодил» (1932, № 31) в качестве некролога было помещено одно из последних его стихотворений, написанных для сатирического театра «Крокодил» — «Марш тараканов». «Маленький человек» животного мира, несчастный таракан стихов капитана Лебядкина и Н. Олейникова не вызывает и капли сочувствия у «советского» (изо всех сил пытавшегося притвориться «советским»), поэта-сатирика.

«Мы — тараканы,

Такой народ,

Мы страсть ударны

Наоборот.

Мы усиками шевелим

И все дрожим, дрожим, дрожим.

Лбы у нас покрыты потом,

Как не вышло бы чего там…» —

и т. д.

Умер Николай Агнивцев в полном одиночестве и заброшенности 19 октября 1932 года от скоротечного туберкулеза горла; похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве.

Ольга Кушлиня

Мои песенки

Всем, сценически обокравшим меня, стоически посвящаю

СЛОН И МУХА

Однажды некий толстый слон,

Красою мухи поражен,

К той мухе, словно феодал,

Преступной страстью воспылал!

Но муха, быстро рассудив,

Что толстый слон, хоть и красив,

Но все ж велик для жениха,

Взяла и скрылась от греха!

Влюбленный слон не пил, не ел,

Влюбленный слон худел, бледнел

И таял, таял по часам…

«Dans chaque malheure — cherchez la femme!»^[1]

И, как французский томный граф,

Он умер, тихо прошептав:

«Не для меня придет весна»…

Так муха слопала слона!

Отсюда ясно, что слоны

Влюбляться в муху не должны,

Зане на сей предмет для них

Судьба назначила слоних!

РАССЕЯННЫЙ КОРОЛЬ

Затянут шелком тронный зал!

На всю страну сегодня

Король дает бессчетный бал

По милости Господней!..

Как и всегда, Король там был

Галантен неизменно

И перед дамой преклонил

Высокое колено!..

Старый Шут, покосившись на зал,

Подняв тонкую бровь, прошептал:

— Он всегда после бала веселого

Возвращается без головы!..

Как легко Вы теряете голову!

Ах, Король, как рассеянны Вы!

Затянут красным тронный зал!

На всю страну сегодня

Народ дает свой первый бал

По милости Господней.

Как и всегда, Король там был

Галантен неизменно!..

И под ножом он преклонил

Высокое колено!..

Старый Шут, покосившись на зал,

Подняв тонкую бровь, прошептал:

— Он всегда после бала веселого

Возвращается без головы!..

Как легко Вы теряете голову!..

Ах, Король, как рассеянны --">