Всеволод Олегович Емелин - ПСС

Мекки-Мессер.

Это уже не метафорика, а метаметафорика — во вкусе раннего Пастернака, Парщикова и Ерёменко (творческую линию третьего из них Емелин, кстати, отчасти и развивает, хотя вообще-то повлияли на него многие).

И не надо придираться к «пушкинскому» сбою ритма на слове «своей»!

Во-первых, он действительно пушкинский, а во-вторых, сверхсхемное ударение на слог «-ей» передаёт стремительный свист «победитового резца» — и тем самым пугает (парализует) жертву (читателя или слушателя).

Уж поверьте, не надо быть Бахытом Кенжеевым, чтобы «поправить» ритм, заменив «свою финку» «острой» или «быстрой».

Надо быть Емелиным, чтобы — ради парализующего эффекта — этой правкой погнушаться.

Но ведь Емелин не поэт, не правда ли?

Вы ещё не забыли, почему он не поэт?

Потому что в противоположном случае его поневоле пришлось бы провозгласить Первым Поэтом.

Ах да, остаётся ведь и упрёк в неполиткорректности!

Но где это, интересно, вам попадалась политкорректная поэзия?

У Алексея Цветкова-старшего?

И то ведь нет («С Жижеком тоже проститься пора»).

С политкорректностью, пожалуйста, не в поэзию, а в собес!

Емелин с лёгкостью прошёл первый кордон, прорвавшись к относительно массовому читателю, и обошёлся с Сивкой-Буркой на втором КПП, как Эдип со сфинксом в фильме у Пазолини.

То есть взял за шкирку и грохнул оземь.

Но на третьем КПП «истинные поэты!» уже изготовились к встрече с дерзким самозванцем.

Здесь выкатили тяжёлое орудие — газету «Коммерсантъ».

Здесь командовать расчётом назначили скверного стихотворца, но временами вменяемого и даже остроумного критика — Григория Дашевского.

Забил заряд он в пушку туго.

И думал: «Угощу-ка друга!»

Друга Емелина.

Или брата Емелина?

Но «не брат я тебе» — словами Данилы Богрова наверняка ответил бы Дашевскому если не сам Емелин, то его объективный коррелят, то бишь лирический герой.

Дашевский рассудил так: нет, Емелин вообще-то поэт, но поэт низшего порядка, а значит, всё-таки не поэт вовсе!

Ну или совсем чуть-чуть.

А почему ж низшего порядка?

Потому что «его стихи — это рассказы об обиде».

И далее:

«Реальность, с её ваххабитами, «белыми колготками», украинскими гастарбайтерами, нужна ему не сама по себе, а чтобы сказать родной, воспитавшей его, «высокой культуре» — мама, почему ты такая строгая на словах и такая слабая в жизни? Почему жизнь устроена не так, как ты говорила? »

«Стихи — это рассказы», — отмечу я a propos.

Неужели в «Коммерсанте» отменили из-за кризиса институт копирайтерства?

Но дело, разумеется, не в этом.

Выбрав в качестве средства «опустить» поэта «обиду», заряжающий явно промахнулся.

Ведь его работающая на понижение казуистика применима в равной мере и к стихам Емелина, и, допустим, к творчеству великого флорентийца.

Разве «Божественная комедия» не написана как «перечень болей, бед и обид»?

Прежде всего «обид»?

Да и как быть с тем же Маяковским?

Или с Блоком?

Или с Цветаевой?

Разве обида на мир (порой перерастающая в обиду на Создателя) не есть имманентное свойство поэзии?

Разве не есть её, поэзии, перманентное агрегатное состояние?

Если, конечно, речь не об Айзенберге с Кулле и с каким-нибудь Драгомощенко в придачу…

Но ведь речь не о них!!!

Западная Европа поверила Теодору Адорно: поэзия после Освенцима невозможна.

Поверила с четвертьвековым опозданием — самоубийство автора «Фуги смерти» Пауля Целана (символический прыжок с моста Мирабо в Сену 20 апреля 1970 года) подвело под западноевропейской поэзией окончательную черту.

В Латинской Америке, в Чёрной Африке, даже в США дело обстояло всё же несколько по-другому.

А в СССР?

А в России?

Аналог адорновского поэтического Освенцима у нас есть.

Но это не ГУЛАГ.

Это Бродский.

Поэзия на русском языке стала невозможна после Бродского.

На два-три поколения, это уж как минимум.

(Но кто сказал, что «проклятие Адорно» бессрочно или хотя бы действенно на больший срок?)

Емелин: «Это всё в рамках меньшинств по получению ими всё больших привилегий, в рамках неравенства меньшинств по отношению к большинству!

А) Эти люди требуют к себе любви.

Б) Они нелюбовь к себе требуют расценивать как преступление.

Есть люди, которые изображение на картинке пьяного русского расценивают как оскорбление и русофобию — не от --">