Юрий Давидович Левитанский - Сюжет с вариантами

умеющих

простое человечное «агу»!

Есть в поумненье скрытый дух келейности,

елейности и даже бармалейности

с легчайшим даже привкусом грешка.

В нем не хватает детской простодушности

и этой милой мухоцокотушности,

что, скажем, есть у Пети-петушка.

Пускай они читают книги, умники –

я буду с теми, кто играет в кубики.

Да, мне они понятней и милей,

бесхитростные детские манежики,

чем эти поумневшие мошенники,

кичащиеся умностью своей.

Пускай с Гомером станем мы погодками –

не разлучусь ни с детскими колготками,

ни с памятью о первом киселе.

Мне потому и счастливо, и празднично,

что так по-детски елочно и прянично

зайчиха-глупость ходит по земле.

Люблю, придя в жилье свое высотное,

открыть свое окошко невысокое,

чтобы увидеть снова и опять,

как меж пивными и кафе-молочными,

где шляются джинсовые молодчики,

она выходит тоже погулять.

Зайчиха-глупость – мудрое животное.

В ней что-то есть безмерно животворное,

способное лишь душу укрепить.

И как бы ум, охотничек прославленный,

ни целился рукой своей расслабленной –

ему мою зайчиху не убить.

Когда, не вняв ни Мастеру, ни Воланду,

лечу через Калугу или Вологду

на материк какой-нибудь другой –

не расстаюсь ни с курочкою Рябою,

ни с дедом и, тем более, ни с бабою,

с любимой моей бабою Ягой.

Уставший от фигурного катания,

от долгого недетского питания,

я говорю вам детским языком:

не бойтесь этой псевдокарабасности,

пока я жив – зайчиха в безопасности,

клянусь ацидофильным молоком!

Вместо послесловия

Вот, собственно, и все, и можно бы на этом поставить точку. Как говорится, автор сделал свое дело – автор может уходить. Но, перелистав еще раз эту книгу, автор услышал вдруг тихий, хотя и достаточно внятный голос: «Помилуйте, как же так!..»

– Как же так, – говорил этот голос (а это был конечно же внутренний голос, внутренний голос самого автора, шедший из потаенных его глубин), – как же так, в труде столь серьезном, основательном и научном – и вдруг да без послесловия! Да это ж было бы не только нарушением всех традиций, но еще и попросту проявлением неучтивости по отношению к собеседнику, благосклонному и терпеливому – все равно как уйти, с ним не простившись...

К чести нашего автора надо сказать, что он и не пытался оспаривать этой как будто бы и простой, но разумной и благородной мысли, а, напротив, тут же принялся за дело, твердо договорившись со своим внутренним голосом, что будет при этом предельно краток.

Итак, перелистав еще раз эту книгу, автор подумал, что будет не лишним напомнить благосклонному читателю две фразы из предисловия.

«Полагаю, что в этом ничего нет обидного, – писал в предисловии автор. – Впрочем, я знал, на что иду».

Так вот, автору сейчас окончательно сделалось ясно, что обидного ничего тут и не получилось. Автор и в самом деле, и вполне искренно, старался не только не обидеть никого из своих коллег и собратьев, но старался, чтобы добро вообще побеждало и торжествовало на этих страницах, и можно ли, в самом деле, найти более неоспоримое подтверждение добрых намерений автора, нежели тот красноречивый факт, что даже главного героя книги, этого маленького длинноухого неудачника, впрочем, исполненного подлинного благородства, автор старался всякий раз выручить из беды, а не отдать его в лапы коварного противника.

Что же касается того, знал ли автор и в самом деле, на что идет, – в этом он до конца еще не уверен. Тем более, что ему, автору, пришлось тут столкнуться с престранным одним феноменом: в последнее время с удивлением он стал замечать, что если кто и обижается на него порой, так это вовсе не те, на кого написал он свои пародии, а как раз те, на кого написать он их почему-либо не сумел.

Но тут уж автор должен со всею категоричностью отмести все обиды и подозренья, ибо никакой такой цели специальной у него не было и быть не могло, а если кому-то всетаки так покажется, то тут уж извините, тут уж, как сказал поэт – вот вам мое стило, и можете писать сами!

Высказав эти последние, немаловажные для него соображенья, автор с чистой совестью и с чувством --">