Николай Алексеевич Богомолов - Разыскания в области русской литературы XX века. От fin de siècle до Вознесенского. Том 2: За пределами символизма

Ленинград вместе с Н. Дементьевым Багрицкий приходил к Кузмину^[10], а потом от своего близкого знакомого П. Сторицына, который еще с предреволюционных времен был приятелем Багрицкого, Кузмин довольно регулярно получал о нем сведения и заносил их в дневник. К этому времени уже появилась первая книга стихов Багрицкого «Юго-Запад», в начале которой находим стихотворение «Ночь», а в нем следующие строки:

…пылкие буквы

«МСПО»

Расцветают сами собой

………………………………..

Четыре буквы:

«МСПО»,

Четыре куска огня:

Это –

Мир Страстей, Полыхай Огнем!

Это –

Музыка Сфер, Пари

Откровением новым!

Это – Мечта,

Сладострастье, Покой, Обман!^[11]

Нетрудно заметить, что поэт здесь проводит со словом МСПО, полным аналогом ЛСПО, ту же операцию, которую рекомендует персонаж Кузмина: толкует бессмысленное и не выражающее никакой сущности слово тремя возможными способами. Царство еды приравнивается у Багрицкого к разнообразным высшим сущностям романтического мира, от мечты и сладострастья до музыки сфер, а непричастность лирического героя этому волшебному царству ветчины и тортов вызывает поток ламентаций:

И на чтò мне язык, умевший слова

Ощущать, как плодовый сок?

И на чтò мне глаза, которым дано

Удивляться каждой звезде?

И на чтò мне божественный слух совы,

Различающий крови звон?

И на чтò мне сердце, стучащее в лад

Шагам и стихам моим?!^[12]

Вряд ли Кузмин не обратил внимания на то, что молодой советский поэт использует ход, реверсивный движению его собственного стихотворения «”А это – хулиганская”, – сказала…», в котором «библейское изобилие» оказывается одной из вершин прежнего строя мира, ныне искаженного.

Однако отождествление ЛСПО с Господом Богом, приравнивание библейского изобилия к божественной сущности оказывается ересью, достойной в сумасшедшем доме удара лейкой по голове как самого убедительного доказательства, а в действительности… Действительность, изображенная в «Смерти Нерона», так искажена, что выход из нее трудно себе представить. Но, кажется, Кузмин готов искать и такую возможность.

3. КУЗМИН И КУЗМИН

Практически в самом начале пьесы, после обмена беглыми репликами, Мари говорит Павлу: «Какое золотое небо сегодня! Я никогда не видывала такого!», на что Павел отвечает: «А я видел! <…> Я видел! Давно. Лет десять тому назад. <…> Голова кружилась. Казалось, я мог бы полететь, запеть, записать стихи, заговорить с первой встречной дамой. И вот тогда небо было такое же золотое. Один раз» (С. 322–323). «Златое небо» – название неоконченного романа Кузмина о Вергилии, что не было отмечено комментаторами, но для нас существеннее то, что «золотым небом» завершается стихотворный цикл Кузмина «Лазарь». Его последняя строка: «И как желтеет небосклон…», а за 8 строк до этого: «Как золотится небосклон!», и еще немного ранее: «Ты, братец, весь позолотел». А в предыдущем стихотворении:

В окне под потолком желтеет липа

И виден золотой отрезок неба.

…………………………………………..

Сидевший у стола не обернулся,

А продолжал неистово смотреть

На золотую липу в небе желтом.^[13]

…………………………………………..

– Я вам принес хорошего вина.

Попробуйте и закусите хлебом.

–– О, словно золото! А хлеб какой!

Я никогда такой не видел корки!

Вливается божественная кровь!

………………………………………….

          Какое солнце! Липы!^[14]

И еще раньше, в пятом стихотворении:

Станет человек плачевней трупа.

И тогда-то в тишине утробной

Пятая сестра к нему подходит,

Даст вкусить от золотого хлеба,

Золотым вином его напоит:

Золотая кровь вольется в жилы,

Золотые мысли – словно пчелы

……………………………………….

Выйдет человек, как из гробницы

Вышел прежде друг Господень Лазарь.

Этого, конечно, было бы явно недостаточно для объявления «золотого неба» сколь-либо надежным связующим звеном между двумя текстами, если бы «Лазарь» (напомним, написанный в январе–августе 1928 года) не был связан со «Смертью Нерона» и другими звеньями.

12-е стихотворение «Лазаря» называется «Посещение». Конечно, это посещение в тюрьме, но --">