Светлана Менделева - По одну сторону горизонта

Светлана Менделева По одну сторону горизонта

Мне приятно ощущать себя почти Державиным, открывающим и благословляющим молодые таланты. В Москве, в начале 80-х, это был Михаил Щербаков, а в Израиле это Светлана и Александр Менделевы.

Юлий Ким

Моим маме и папе

Над каждым из нас в небе — звезда. Надо мной, как и над многими моими братьями по эмиграции, висят сразу несколько: октябрятская звёздочка, звезда Давида, звезда любви и звезда печали.

Такое вот созвездие небольшой еврейской медведицы. Они меняют силу в зависимости от сезона жизни и времени года. Но освещают тропу.

В моей системе координат

Всё под контролем, но что-то — над.

Пломбир в киоске и лимонад из детства…

Москва одарила меня детскими комплексами и художественной школой, где учителя кормили тех, кто не успел дома поесть, жареной картошкой. И чудной фразой моей одноклассницы: «А ты уверена, что ты еврейка? Ты ведь такая хорошая…»

Но только Израиль сделал меня тем, что я есть; срезал, как хороший скульптор, всё лишнее. Спас моих детей, когда было нужно. Знаете, это очень здорово: просто гордиться своей страной.

В моей системе координат

И комсомол был, и раввинат,

И в коммуналке — паркет из прошлого века.

А мне остался парад утрат,

Под кротким небом корявый сад,

И в жёлтых листьях сухой гранат,

И ветка…

Моя младшая дочь Тали (на иврите — росинка), рождённая в Израиле, как-то спросила: «Мама, меня назвали росинкой, потому что вы приехали из России?»

Хочу поблагодарить людей, без которых этот сборник не случился бы: маму с папой и Сашу — любимого человека и соавтора большей части моей жизни.

И дорогих друзей: Елену Минкину-Тайчер и Анну Халичеву.

Берегите друг друга.

Светлана Менделева

Часть I Солнечный апельсин

Апельсин

Разделить бы жизнь на дольки, как апельсин,

И прожить бы каждую дольку в другой стране.

Но один растерянный взгляд. И всегда один

Миокард пульсирует ходиками во сне.

Разделить бы жизнь на вишни и смаковать.

Покупать на южном базаре по полкило.

Строить башни, на шаре девочку рисовать

И считать счастливым любое своё число.

Где-то резать вены, а где-то рожать детей.

Может, петь сиреной, а может, курить в окне —

От любви бедовой, которая тьмы темней.

От тоски медовой, которая яд во мне.

Научиться из всех страстей добывать огонь,

Чтоб горел спокойно и грел меня до седин.

А потом сложить все жизни в одну ладонь

И собрать обратно солнечный апельсин.

Иерусалим

В отражённом свете столицы

Вьют, как ласточки, гнёзда в скалах

Мои братья, иерусалимцы, —

Звонкий воздух у них в бокалах.

Пробиваясь за рамки улиц,

Поднимаясь ростком граната,

Этот город меняет угол

Отражённого в небе взгляда.

Он себе выбирает души,

Свой витраж украшая синим.

И не каждый, к нему идущий,

Может этот подъём осилить.

Здесь бледнее кусты сирени

На холмах, где царят оливы,

И, как угли, огни селений

Раздувает ночь торопливо.

Можешь в гору ползти упорно,

Можешь в город нести поклажу,

За прозрачным его забором

Остановит прохожих стража.

И, равны у заветной планки,

Все замрут без тоски и злости.

И врата стерегущий ангел

Нам кивнёт: «Проходите.

                   В гости».

Колечко

Марине

В южном городе, где кофе пахнет временем прошедшим,

Быть художником неплохо, быть не страшно сумасшедшим.

Можно вдаль глядеть нестрого, виноград под краном моя,

И любить любого бога у вздыхающего моря…

Нежен вкус прибрежной рыбы, соус — сливки с базиликом,

Соль прибоя, зной Магриба, смуглый месяц сердоликом.

А кольцо — пустая трата в лавке с золотом жеманным, —

Капля с трещиной граната, совершенного изъяном.

Ты увидишь в нём свеченье, что приманивает птицу,

И отдашь без --">