Александр Габриэль , Изя Шлосберг - Modus Operandi. Стихоживопись

мареве лет

через толщи случайных словес и забвенья цунами

чей-то чуткий радар, что настроен на звук и на свет,

отличит от нуля то, что было придумано нами.

Каховская, 43

Ты видел то, что возводил тщеславный Тит,

владенья Габсбургов, Рейкьявик и Лахор;

внушал себе, что в небеса вот-вот взлетит

как будто лебедь, белопенный Сакре-Кёр.

Ты видел, как верблюдов поит бедуин

и как на Кубе культивируют табак,

бродил в тиши меж древнегреческих руин,

где статуй Зевса — как нерезаных собак.

А небо зрело, становилось голубей,

был день парадно и возвышенно нелеп,

и на Сан-Марко продотряды голубей

у интуристов изымали лишний хлеб.

Ты в Сан-Хуане католический форпост

шагами мерял, сувениры теребя;

и выгибался томной кошкой Карлов Мост

над шумной Влтавой, выходящей из себя.

Ты видел Брюгге и скульптуры Тюильри,

поместье в Лиме, где когда-то жил Гоген…

Но —

Минск,

Каховская,

дом номер сорок три —

фантомной болью бередит протоки вен.

Так получается: сменив с пяток планет,

приблизив истины к слабеющим глазам,

ты ищешь родину, которой больше нет,

и для которой ты давно потерян сам.

Только ты

Только ты, только ты. Ибо если не ты, то кто?

Поэтесса с горящим взором из врат ЛИТО?

Дрессировщица из приблудного шапито,

вылезающая порой из тигриной пасти?

Мне б сказали одни, попивая шампань: «God bless!»

и сказали б другие: «Куда же ты, паря, влез?!»

Наше счастье, по правде сказать, это тёмный лес,

и гадать на него успешно — не в нашей власти.

Только ты, только ты. Если я не с тобой, то где?

Менестрелем, шестым лесничим в Улан-Удэ

с хлебной крошкой в спутанной бороде,

налегающим на алкоголь грошовый?

Или вдруг, авантюрный сорвавший куш,

я б петлял, как напуганный кем-то уж,

уходя от вечного гнёта фискальных служб

в оффшоры?

Всё могло быть иначе. Грядущее — не мастиф,

уносящий в зубах ошмётки альтернатив.

И куда-то б, наверное, нёсся локомотив,

и какие-то б, видимо, длились речи…

Только ты, только ты. Ибо если не ты, то кот,

никогда не пустующий невод земных невзгод,

ну, и ангел. Гладкий ликом, как Карел Готт,

и всегда отворачивающийся

при встрече.

День Победы

Она до сих пор приметлива и глазаста.

Никто и не скажет, что ей пару лет как за сто,

когда она варит борщ и торчит на грядке.

И ей до сих пор хотелось бы жить подольше:

в порядке ее избёнка в районе Орши,

и сердце в порядке.

Девятое мая — в нём красных знамён оттенки

и, рдея звездою, висит календарь на стенке,

и буквы на нём победно горят: «Са святам!»

А в старом шкафу в прихожей лежит альбом:

в альбоме отец, который канул в тридцать восьмом,

и муж, который канул в тридцать девятом.

Над дряхлою сковородкой колдуют руки,

Вот-вот же приедут сын, невестка и внуки,

по давней традиции в точности к двум, к обеду.

Хвала небесам за непрерыванье рода.

И ежели пить за что-то в сто два-то года,

то лишь за Победу.

Как прежде, вселенских истин творя законы,

висят над старинной печкою две иконы,

без коих мир обездвижен и аномален.

А праздник идёт, оставаясь под сердцем дрожью…

Скосив глаза,

улыбаясь,

смотрит на Матерь Божью

товарищ Сталин.

Зимний разлад

Мы словно бузотёры в старших классах:

кривились рты в презрительных гримасах,

хоть что --">