Юрий Евгеньевич Деген - Волшебный улов

на тризне,

Воспоминание вернет

  Нас к прошлой жизни.

И, вот, я пристально смотрю

  На то что было,

На эту нежную зарю,

  Что так уныла.

Сияй, сияй последний час

  Чудесной встречи,

Что и теперь, как прежде, нас

  Так зло калечит.

Я говорю: благословлен

  В январских звездах.

Связавший нас на долгий плен

  И самый воздух!

1920 г.

«Взыграй, о море, непогодой!..»

Взыграй, о море, непогодой!

Взбунтуйся, дикий океан!

Да, это я с моей свободой

Пришел к тебе, богат и пьян.

Пусть слышит небо голубое

Грозу возвышенных стихов…

Да, это я пришел с тобою

Делить веселие ветров!

Я помню, – губы побелели

От страшных слов, платок в руке

Какие грозные недели

Я проводил в своей тоске!

Но прежней муки не осталось. –

Пересказав любовь стихам,

Мою тоску, мою усталость

Я подарил чужим краям,

Я шел, как все, тропою волка,

Путь этот медлен и свиреп. –

Я шел и медленно и долго

И не сломился, но окреп.

Спокоен взор, покаты плечи,

Теперь вернулся я и вот –

Нет ничего прекрасней встречи

Моих стихов и шума вод.

Друг другу вновь так жадно вторим,

Свиданьем радостным полны, –

Так говорю сегодня с морем

Под гул стиха и рев волны.

И мне ответствует гобоем

И флейтой резкой ураган.

Ветр платье треплет и с прибоем

На берег рвется океан.

1921 г.

«Ненастный дождь и ветр осенний…»

Ненастный дождь и ветр осенний

Над возмущенною Невой.

Остановись, читай, Евгений,

Декрет, измышленный тобой.

Где дом? Где нежная Параша?

Не вспоминай и не зови. –

Как наводненье, буря наша

И в ненависти и в любви!

Беги! Не говори с Невою.

В ней страшная угроза есть:

Своей безумной головою,

Евгений, ты рискуешь здесь.

Что за тоска. Жизнь не живая!

Остановиться и опять,

Свое бессилье сознавая,

От неизбежного бежать.

Что значит твой душевный ропот?

Что значит самый голос твой?

Ты слышишь этот тяжкий топот

По деревяной мостовой? –

Евгений! все поймешь впервые,

Лишь остановишься, дабы

Пасть под копытами России,

Грозою вздетой на дыбы.

1921 г. Персия.

«О, Боже мой, откуда беспорядок…»

О, Боже мой, откуда беспорядок

В квартире антиквара чудака?

К чему-то Гарднера лубочная фигурка

Лежит на снятом со стены Коро.

Повешен криво с видом Петербурга

Эстамп над александровским бюро.

Зеленый севр не за стеклом зеркальным,

А на столе, средь вороха газет.

Зачем хозяин выглядит печальным,

Брюзжит, закутан в полосатый плед,

И старый кот, его единый спутник,

Мяучит, жалобно задравши хвост?.

Ведь здесь, что праздники, летели будни,

Здесь мерной жизни ход был тих и прост –

Он собирал от фарфора до книжек,

Всю рухлядь милую к себе в музей.

Ему вот эти вещи были ближе

Любовницы, жены, или друзей.

Душа вещей, душа вещей прекрасных!

Ты говоришь не всем и не всегда,

Но твой язык, что легкий вздох из гласных,

Ловил старик уж многие года.

И вдруг Октябрь, что светопреставленье,

Или девятый и последний вал!

Мяучит кот, урчит живот в томленьи

И от забот чудак совсем устал.

В первые в жизни встал вопрос проклятый –

Еда, дрова. Где-ж деньги взять ему?

Пошли с торгов любимые пенаты.

Он продал все в голодную зиму.

Скорей бы смерть сомкнула хладом вежды,

И смертный мрак, закрыл бы жизни мрак.

Вот так живут, без света, без надежды

Голодный кот и антиквар чудак.

1922 г.

«Вы помните лихой парад…»

Вы помните лихой парад

Пред государем Николаем,

Попки, кричавшие ура

И здравия желаем?

Вот этот дряхлый генерал, –

Ну, неужели позабыли? –

Перед полками гарцевал

На английской кобыле.

Морозный был и ясный день

Их нет для генералов боле! –

Познать пришлось им ряд ступень

Паденья поневоле.

И этот самый генерал,

Непобедимый на параде,

Его сегодня я видал,

Он просит Христа ради.

Ну что-ж? – Законы бытия.

Одним – цвести, другим – могила.

Сегодня ты, а завтра я

На трупах у кормила!

1921 г.

«Песня-чайка, на волю…»

Песня-чайка, на волю

Океанских ветров! –

Про рыбацкую долю,

Про волшебный улов.

Есть одна меж --">