Вадим Габриэлевич Шершеневич - Carmina

склонит.

Платье расстегнуть поленится,

Резко разорвет атлас…

Отчего ж слезою пенится

Зеркало зеленых глаз?

С благодарностью целуя,

Обовьет усталый стан…

«Первый – ты!» – ему скажу я.

Господи! Прости обман!

Одиночество

Я грущу в кабаке за околицей,

И не радует душу вино,

А метель серебристая колется

Сквозь разбитое ветром окно.

В полутемной избе низко стелется

Сизым клубом махорки струя.

– Ах! Взгляни, промелькни из метелицы,

Снеговая царевна моя!

Из лугов, из лесов густодебреных,

Из далеких жемчужных полей

Покажись мне на крыльях серебряных

Голубых, снеговых лебедей.

Покажись мне безлунной дорогою,

Хоть на миг из тумана явись,

И рукою печальной и строгою

Моих глаз воспаленных коснись!

Неужель одному мне суровую

Перенесть мою горе-судьбу?

Иль залечь одному мне в кедровую,

Благовонную смертью избу?

Никого! Я один за околицей

Упиваюсь тяжелым вином,

Да мятель серебристая колется

И играет разбитым окном.

Мольба

Был чист огонь моих желаний,

И он ли небо оскорбил?

Н. Языков

Ушла печальной, оскорбленной

К своей девической земле,

И в строгости непримиренной

Затеплилась свечой во мгле.

И я побрел душою спящей,

Не пробужденной от тревог,

В окрестный полумрак и в чащи

И в пыль изъезженных дорог.

Срывал цветы я на откосах

И, как лунатик, брел вперед.

Проваливался часто посох

В утробу жадную болот;

Но и в болотах, на трясине,

Глядя в обманчивый рассвет,

Срывал с тоскою цветик синий

Тебе, о милая, в букет.

Я, весь в цветах полузавялых,

Прошел ночную глубину

И дрожью рук моих усталых

В твою вторгаюсь тишину.

Прости былые оскорбленья!

Я весь в цветах; я изнемог!

И жду, благая, примиренья,

Как солнца полевой цветок.

Молчание

Грущу один. Мне тяжело,

Как пчелке потерявшей улей;

Трепещет сердце, как крыло,

Пробитое жестокой пулей.

Смотрю с привычною тоской

В дорогу темную, без краю,

И равнодушною рукой

Стихи чужие разбираю.

И, истомленный, чуть дыша,

Слежу за грозовою тучей…

Переполняется душа,

Не изливаясь в строй созвучий.

Я промолчу. Я жду. Ах, пусть

Умчатся горькие мученья!

Я перелью глухую грусть

В отчетливые песнопенья.

Так в половодие волна

Стремится над землей размытой,

Ее немая глубина

Играет ветреной ракитой, –

Но час отлива наступил:

Река утихшая отхлынет

И муть, и благодатный ил

По побережию раскинет.

Поэт

Когда в уединеньи мирном

Я совершенствую труды

И славословлю пеньем лирным

Чудесный свет твоей звезды,

Душа смиренною отрадой

Переполняется и ждет.

Ободри сердце и обрадуй,

Посевов вожделенный всход!

Приди и пронесись, ненастье,

Дождь благодатный уронив!

Какое ласковое счастье

В волнении созревших нив!

Когда ж осеннею порою

Из городов поток людской

Полузаросшею тропою

В мой вдохновительный покой

Придет, чтоб с жадным восхищеньем

Глядеть на сладостный посей, –

Я отойду и с огорченьем

Прерву ликующий напев.

Как деревенский житель скромный,

Я их восторга не приму:

Я чужд и их волне огромной,

И их ленивому уму.

Когда же потекут шумливо

Они обратно за камыш –

Я пожалею сиротливо

Мою израненную тишь.

Пляска

Сердце вьется, как снежная птица,

Над твоею ночной красотой,

Заснежает мятелью ресницы

И покой ослепляет мечтой.

И в твоем заблиставшем румянце,

Золотая любовь, я открыл,

Что ты хочешь в мучительном танце

С моим сердцем плясать меж могил.

И хоть знаю, что сердце заплачет

В лютых чарах плывущей весны

И мечтательно голову спрячет

В голубые, старинные сны –

Принимаю тебя, опьяненье!

Закрутись, мое сердце, в снегу!

Моя сказка, мятели, томленье

На рассветном, льдяном берегу!

В твоем взоре – два солнца, а груди –

Две звезды, что слепят небосклон.

Соломея! На снежном сосуде

Я несу тебе душу и сон.

Сердце вьется, как белая птица,

Над твоей огневой красотой.

Опрокинула в эти страницы

Ты безумного кубок златой.

Так --">