Вероника Михайловна Тушнова - Мне в сердце смотрит вечная звезда...

завяжут плод

                черемуха и терн,

и земляника отойдет,

и пожелтеет дерн.

Не буду я считать недель,

не стану ждать вестей..

А та раскидистая ель

все ждет к себе гостей.

Все ждет, все ждет

                    под хвойный свод...

Не позабудь примет:

за балкой – первый поворот,

четвертый километр.

ЛЕС

Розоватой берёсты матовый блеск,

коры осиновой зелень яркая...

Весь заплаканный,

                   теплый спросонья лес

полон шороха капель,

                    вороньего карканья.

Полон жизни,

незримой для чуждых глаз –

торопливых, рассеянных и незорких.

А для нас

мошкара, как дымок, затолклась,

и закат загорелся для нас

                                      и погас,

и трава проросла для нас

                          на пригорках...

Мы с тобою, наверно,

                          чего-то сто́им:

лес не прятал от нас свои чудеса,

он в туман одевался на полчаса,

а потом, оказалось, –

                           это роса,

допьяна он поил нас

                    этим настоем.

Так что кру́гом у нас голова пошла,

и ноги подкашиваются устало.

И тогда нам с тобою

                             понятно стало,

что у нас и у леса –

                             одна душа.

Он был такой же, как мы, хмельной,

мы слыхали – он пел

                          в темноте вечерней,

он играл

то холодной, то теплой волной

своих воздушных тайных течений.

Он делился с нами

                       чем только мог,

был в забавах и выдумках неутомимым,

На пути он зажег для нас костерок,

чтобы мы надышались

                      бродяжьим дымом...

Никогда мы друг друга

так не любили,

когда мы сами с тобою были

лесом

        дождем

                    весной...

БЕССОНИЦА

Ночи... ночи... пустынные, синие...

Мыслей вспененная река.

А слова – до того бессильные,

что за горло берет тоска.

Обжигает подушка душная,

и вступает рассвет в права,

и тяжелая, непослушная,

в дрему клонится голова.

И когда уж глаза слипаются,

где-то около четырех,

воробьи в саду просыпаются,

рассыпаются как горох...

Скачут, мечутся, ошалелые,

жизнерадостно вереща.

Пробивается солнце белое

из-за облачного плаща.

Зашуршали дворники метлами,

и, прохладой цветы поя,

шланг над брызгами искрометными

извивается как змея.

Не заснуть, как я и предвидела...

Все слышней за окном шаги.

Ночь сегодня меня обидела.

Утро доброе, помоги!

 

И вот ты купе закрываешь...

И вот ты купе закрываешь,

включаешь ночник голубой...

Ты знаешь,

               ты только скрываешь,

что еду я вместе с тобой.

То колкий, то мягкий не в меру,

то слишком веселый подчас,

ты прячешь меня неумело

от пристальных горестных глаз.

Названья полуночных станций

дежурные сонно твердят...

О если бы выйти, остаться,

пропасть, воротиться назад...

Но вместе, да, вместе мы выйдем

на утренний влажный перрон,

и бледное небо увидим

с оравой орущих ворон,

дорогой, подернутой дымкой,

мы в хвойные дали пойдем,

и стану я жить невидимкой

в неласковом доме твоем,

и будут недели молчанья

медлительны и горьки,

и буду я плакать ночами

на бревнышке возле реки.