Вероника Михайловна Тушнова - Мне в сердце смотрит вечная звезда...

которой даже старость не страшна.

Не на песке построенное зданье,

не выдумка досужая, она

пожизненное первое свиданье,

безветрия и гроз чередованье!

Сто тысяч раз встающая волна!

Документальные подробности личной жизни Тушновой мало известны. Ведь в те времена в стране не было желтой прессы, зорко следящей за  свадьбами-изменами-разводами популярных людей. Два брака ее распались, а потом она встретила человека, любовь к которому была разделенной, но тайной. Потому что, как писала сама Тушнова:

Стоит между нами

Не море большое –

1Ьрькое горе,

Сердце чужое.

Поэт Александр Яшин был женат третьим  браком. Отец семи детей еще раз круто изменить свою жизнь на пороге пятидесятилетия не решался. Да Вероника его к этому и не подталкивала. Она доверяла малейшие оттенки и переливы своего чувства стихам. Часть из них составила последний  прижизненный сборник Тушновой «Сто часов счастья».

Она болела долго, пыталась сопротивляться раку, но он ее съедал. В последние дни (умерла Тушнова 7 июля 1965 года) запретила Яшину появляться в больнице. Хотела, чтобы он запомнил ее красивой, веселой, живой.

Красоту Тушновой считали необходимым особо отметить почти все, кто писал о ней. В стихах своих она не всегда веселая. Но всегда – несомненно – живая.

Юрий Славянов

Из «Первой книги» (1945)

Я знаю – я клялась тогда...

Я знаю – я клялась тогда,

что буду до конца верна,

как ни тянулись бы года,

как долго бы ни шла война.

Что всё – с тобою пополам,

что ты один мне только люб,

что я другому не отдам

ни жарких слов, ни верных губ.

С повязкой влажной и тугой

в жару метался тот, другой.

И я, дежурная сестра,

над ним сидела до утра...

Он руку женскую к груди

тоскливо прижимал в бреду

и все просил: «Не уходи».

И я сказала: «Не уйду».  

А после, на пороге дня,

губами холоднее льда,

спросил он: «Любишь ли меня?»

И я ему сказала: «Да».

Я поклялась тебе тогда, –

но я иначе не могла...

Обоим я сказала «да»

и никому не солгала.

РАЗГОВОР С МОСКВОЙ

В Москве тревога – это знали все,

и ждали долго, хмуро и упорно.

Врывались ветки в матовой росе

в открытое окно переговорной.

Уже светало. Где-то вдалеке

кричал петух. Людей ко сну клонило.

Телефонистка в вязаном платке

мой номер первым вызвала лениво.

В кабине было душно и темно.

Твой голос вдруг раздался где-то рядом.

Гнездо мое... Не тронуто оно,

с его окном, с его осенним садом.

Ты мне сказал: «Сейчас спустился вниз».

Я поняла: ведь я с тобой стояла

всю ночь, пока стучало о карниз

осколками горячего металла.

Но разговор был короток и сух.

Я не сказала ничего, что надо.

И как сумеешь передать на слух

тепло руки, касанье губ и взгляда!..

И все равно, я знала: ты живешь.

Пришел рассвет, умолкнули зенитки.

Одолевая утреннюю дрожь,

ты режешь хлеб и греешь чай на плитке.

А я иду по утренней росе,

за крышами – серебряная Волга,

грузовики грохочут по шоссе,

кричит буксир настойчиво и долго.

И это – жизнь. И мы пройдем по ней.

Наш путь один, и счастье наше – тоже.

В крови, в пыли – и тем еще родней,

в опасности – и тем еще дороже.

 

Да, ты мой сон. Ты выдумка моя...

Да, ты мой сон. Ты выдумка моя.

Зачем же ты приходишь ежечасно,

глядишь в глаза и мучаешь меня,

как будто я над выдумкой не властна?

Я позабыла все твои слова,

твои черты и годы ожиданья.

Забыла все. И все-таки жива

та теплота, которой нет названья.

--">