Светлана Васильевна Кекова - Сны Пигмалиона

Светлана Кекова СНЫ ПИГМАЛИОНА

Восточный калейдоскоп

памяти Наташи

1

В этом городе ранних смертей

взгляды режут острее, чем бритвы.

Здесь больных навещает детей

неприкаянный ангел молитвы.

И такая большая луна

спит в потоке сияющей пыли,

что на время короткого сна

птицы в гнездах дверей не закрыли.

2

Листья осени падают ниц.

Сны черны, как летучие мыши.

С неба стаи кочующих птиц

пух роняют на плоские крыши.

Свет в разрушенном доме горит,

маргаритки цветут у порога,

а уснувшая плоть говорит,

как пророк, отвергающий Бога.

3

Пробудись же, красавица, встань,

посмотри, как на шелковом свитке

птица Феникс и птица Луань,

тихо плача, промокли до нитки.

Как влюбленный с синицей в руке

ждет во сне журавля до рассвета,

как колеблется в мелкой реке

мир в одежде зеленого цвета.

4

Плачет липкой смолою сосна.

Сад, как окна в апреле, распахнут.

Кровью пламенной в мякоти сна

халкидонские лилии пахнут.

Узнают и крестьянин, и царь

час свой смертный по свету и звуку…

Ангел держит зажженный фонарь

и больного ребенка за руку.

5

Чтоб проращивать сон, как зерно,

отклонившись от избранной темы,

мы настаивать будем вино

на сухих лепестках хризантемы.

В день девятый девятой луны

выпьем чашу, смятение пряча, —

словно звук от задетой струны

чем-то жалобней детского плача.

6

Лист ольхи пожелтел и иссох,

кровь горячая высохла в жилах.

В государстве зыбучих песков

только ивы растут на могилах.

В узкой речке сияющий линь

ловит свет ускользающий лунный.

Ах, настрой свой нефритовый Цинь,

свой нефритовый Цинь семиструнный!

7

Изгибается речка змеей.

Слезы призрачной смерти пролей ты,

чтобы были слышны под землей

плач и звуки бамбуковой флейты.

Узы плоти развяжет Господь.

Кто же будет в заоблачном прахе

плакать, сорные травы полоть

и гадать на спине черепахи?

8

Город спит на песчаных холмах,

и сиянье вокруг, запустенье —

словно крыльев невидимый взмах

и бамбуковых ангелов пенье.

Освещает волшебный фонарь

жизнь и смерть небогатую нашу,

и летящую в небе Фамарь,

Руфь, Сусанну, Галину, Наташу…

* * *

Спаси, сохрани и помилуй меня

от черной земли, от лихого огня,

еще — от недоброго глаза,

Ты знаешь, я снова живу на Тверской,

там место открыто для пыли мирской,

и всюду она как зараза, —

лежит на предметах тончайшим пушком,

и мелкий паук с серебристым брюшком

ползет по пустому комоду.

А Волга беременной снится Оке,

и женщина с веткой омелы в руке

заходит в прозрачную воду.

И тело ее от любви не болит,

ее настоящее имя — Лилит,

она опускает ресницы,

и чувствует ужас подземных толчков

подземная школа для птиц и сверчков,

чьи крылья мелькают, как спицы.

Ты в воду заходишь и чувствуешь вдруг:

вращается рыб заколдованный круг,

и машут они плавниками,

и Лулл, чтоб не съела его пустота,

огромный язык достает изо рта

своими сухими руками.

Мы будем пространство делить пополам —

ты, вечный паломник по женским телам,

я, Богом зажатая в клещи.

Когда-то Нерону сказал Эпиктет:

«Нас мучит не вещь, не безмолвный предмет,

а лишь представленье о вещи».

А что Эпиктету ответил Нерон,

я, право, не знаю, и с разных сторон

с надеждой, тоскою и страхом,

покорные времени вещи глядят,

с пространством враждуют, друг другу вредят,

питаются пылью и прахом.

В земле по колено стоят города,

но их окружает лишь пыль и вода,

где тонет сухая омела.

И вновь, на свидание к Богу спеша,

подобная ветру, несется душа

--">