Библиотека knigago >> Поэзия >> Поэзия >> Избранное


СЛУЧАЙНЫЙ КОММЕНТАРИЙ

# 1145, книга: Код Онегина
автор: Брэйн Даун

"Код Онегина" Брэйн Дауна — это захватывающая современная проза, которая переосмысливает шедевр русской литературы "Евгений Онегин" А.С. Пушкина. Автор погружает читателя в мир тайных сообществ и сложных заговоров, связанных с легендарным романом. Главная героиня, амбициозная журналистка Ася, отправляется в опасное расследование, чтобы раскрыть секреты, скрытые в тексте Онегина. Брэйн Даун искусно переплетает факты и вымысел, создавая захватывающую историю, которая держит...

Николай Иванович Глазков - Избранное

Избранное
Книга - Избранное.  Николай Иванович Глазков  - прочитать полностью в библиотеке КнигаГо
Название:
Избранное
Николай Иванович Глазков

Жанр:

Поэзия

Изадано в серии:

неизвестно

Издательство:

Художественная литература

Год издания:

ISBN:

5,—280—00550—9

Отзывы:

Комментировать

Рейтинг:

Поделись книгой с друзьями!

Помощь сайту: донат на оплату сервера

Краткое содержание книги "Избранное"

В том «Избранного» Николая Глазкова (1919–1979) вошли лучшие из стихотворений и поэм, написанных им в 1934–1979 годы.

Николай Глазков — один из самобытнейших поэтов XX века, продолжатель хлебниковского направления литературы, твердо верующий в то, что «поэзия идет от прозы, но возвышается над ней».


К этой книге применимы такие ключевые слова (теги) как: Николай Глазков, русский поэт, стихи, поэмы, избранное

Читаем онлайн "Избранное" (ознакомительный отрывок). [Страница - 2]

слова, но в каком удивительно обаятельном порядке! Именно обаяние порядка слов, то есть поэтическая интонация, и дарит счастливое ощущение поэтической свободы. Ей-богу же, в таком, например, глазковском четверостишии, написанном во время войны:

Живу в своей квартире

Тем, что пилю дрова.

Арбат, 44,

Квартира 22, —

больше воспетой Пушкиным «тайной свободы», чем в какой-нибудь дурного вкуса высокопарной оде, где автор находится в дохристианском рабстве у слова.

Поэтическая свобода начинается с освобождения от словес. Поэтическая свобода начинается с того, что поэт не вычисляет стихи, а выдыхает их, и его слова — это лишь часть его дыхания. А мы ведь не думаем, изящно мы дышим или нет, а просто дышим, иначе умрем. Но естественность дыхания — это лишь первое условие поэзии. Второе ее условие — естественность мышления, а естественность мышления — это уже мастерство. Только мастерство позволит отлить в звонкую строчку расплавленную хаотическую массу бушующих внутри нас маленьких и больших мыслей.

А счастья нет, есть только мысль,

Которая всему итог,

И если ты поэт, стремись

К зарифмованью сильных строк.

И еще одно из удивительных качеств Глазкова — это, не теряя естественности, в то же время быть властелином хаотичности жизни, бросая на стол времени полновесные отливки афоризмов: «Тяжела ты, шапка Мономаха, // Без тебя, однако, тяжелей», «Испугались мы не поражения, // А того, что не было борьбы», «Поэзия — сильные руки хромого», «Жил да был один кувшин, // Он хотел достичь вершин, // Но не смог достичь вершин, // Потому что он кувшин». Какое редчайшее сочетание грубоватой Маяковской обнаженности интонации и одновременно омархайямовской тонкости! Становится даже странно, что до Глазкова никто не написал этих строк — ведь они, казалось бы, сами напрашиваются на ум. Но это и есть мастерство. Поэт так накрепко вколачивает в наше сознание стихи, что они кажутся выношенными нами лично.

У Глазкова нет придуманного лирического героя — гомункулуса, которого выводят в своих колбах безликие стихотворцы. Его герой — это Николай Иванович Глазков, 19-го года рождения, живший именно на Арбате, 44, кв. 22.

Кто же он такой — этот Николай Иванович Глазков?

Добрый и сильный человек, любящий жизнь, хотя и не умиляющийся ею, не балующий ее сентиментальными излияниями. Истинно русский человек, в котором есть что-то и от скомороха, и одновременно от хитроумного богатыря Алеши Поповича. Он любит природу и любит людей.

Он разный — иногда придуривающийся, иногда беспощадно к самому себе откровенный. Он может хитро прищурить глаза и рассказать такую вот сказочку:

Решил Господь внезапно, сразу:

Поотниму

У большинства людей по глазу

По одному.

Куда ни глянь, везде циклопы;

Но волей Бога

Кой у кого остались оба

Ока.

Циклопы, вырвавшись из сказок,

Входили в моду,

И стали звать они двуглазой:

«Уроды!»

Двуглазки в меньшинстве остались,

И между ними

Нашлись, которые пытались

Глядеть одним, и

Хоть это было неудобно

Двуглазым массам,

Зато прилично и подобно

Всем одноглазым…

И вдруг скоморошья дудочка превращается в богатырскую палицу.

Мужик велик. Как богатырь былин,

Он идолищ поганых погромил,

И покорил Сибирь, и взял Берлин,

И написал роман «Война и мир»!

И опять в руке скоморошья дудочка:

Правдиво отразить двадцатый век

Сумел в своих стихах поэт Глазков,

А что он сделал, — сложный человек?..

…Бюро, бюро придумал… пропусков!

К сожалению, для широкого читателя талант Глазкова не был раскрыт в полную мощь.

Дело в том, что выходившие до сих пор книги Глазкова не соответствуют подлинным масштабам его дарования — слишком много стихов по самым разным причинам оставались за бортом и составлялись глазковские сборники из стихов неглавных. Хотя во всех книгах поэта встречаются кусочки глазковского облика, ни одна из них пока не выражала лицо поэта в целом. Почему так случилось?

Сейчас, когда перечитываешь Глазкова, понимаешь трагическое звучание кинометафоры А. Тарковского, снявшего поэта в роли русского мужика, который пытался взлететь над землей на самодельном воздушном шаре… Вся юношеская --">

Оставить комментарий:


Ваш e-mail является приватным и не будет опубликован в комментарии.