Борис Константинович Ковынев - Борис Ковынев. Избранная лирика

неистертой

И здоровьем молодость мою.

Алексей Максимович!

Не фраза.

Кто Ваш пламень в сердце не носил,

После Вас не бился до отказа,

Не работал до последних сил!

С Вами легче и препятствий глыба,

И тоска не тронет сердца вновь.

Алексей Максимович,

Спасибо!

За огонь,

За бодрость,

За любовь!

1928

Мы славим труд

Кузнец кует, полярники плывут

Сквозь снежный шторм.

Я воздвигаю зданье.

Я каменщик,

И я люблю свой труд —

В нем есть большая радость созиданья.

Как ты, поэт, в безмолвии ночей

Кладешь слова, чтоб зазвучали песней,

Так я кладу дома из кирпичей.

Я каменщик.

Что может быть чудесней!

Есть у меня хорошие друзья.

Один на Курской служит машинистом.

Он так пленен движеньем, гулом, свистом,

Что жить ему без этого нельзя.

Когда он мчится —

Все дрожит вокруг,

Звенят рожки, взлетают семафоры.

Готов ли путь?

Через минуту скорый!

А скорый — вот!

Его ведет мой друг!

Мелькнул — и нет...

Лишь фонарем сверкнул.

Лишь прокричал гудком горластым:

«Смирно!..»

И все леса на всем пути обширном

Становятся в почетный караул.

Другой мой друг — таежный лесоруб.

Богатырем его зовут недаром:

Идет молва, что он одним ударом

Сорокалетний сваливает дуб.

Еще крылом не шевельнул рассвет —

А уж его не сыщешь. Непоседа!

Еще скажу про своего соседа:

Он человек задумчивый. Поэт!

Его стихи, как радуга, горят,

И кажется, когда закроешь веки,

Что он не сам,

А нивы, горы, реки

Через него с народом говорят.

Однажды он опасно захворал.

Врач говорил, склонившись у матраца:

— Опять стихи!..

Я буду с вами драться!

Бот вам хинин, а на ночь бромурал. —

Волнуясь, врач переходил на «ты».

— Не бормочи. Лежи...

Ведь это, это... —

Не понимал старик, что для поэта

Нет ничего страшнее немоты.

Почти в бреду он написал стихи,

А через год в Крыму и на Байкале

Я слышал, как их пели пастухи

И моряки на крейсере читали.

Учитель учит грамоте детей.

Пилот летит на север сквозь ненастья.

Мы все горды профессией своей

И славим труд,

Творящий жизнь и счастье.

1939

Сапоги

В. М. Медянику

Веселей, молоточки, трезвоньте,

Сыпьте в уши веселый горох!

На Каляевской,

В коопремонте,

Мы работаем до четырех.

По окну и рекламной картинке

Мастерскую нетрудно найти.

Коль у вас захворали ботинки,

Заходите ко мне по пути...

Я разглажу морщинки на коже,

Подравняю подошвы края.

У ботинок, товарищи, тоже

Есть скрипучая старость своя.

Если раньше положенной нормы

Истекает их жизненный путь,

Я могу им изящество формы

И фабричную юность вернуть.

Усадив на скамейку клиента

(Дескать, сами с усами, не ной),

Осторожно, как врач пациента,

Я исследую туфель больной.

И сейчас же С проворностью бойкой

Набиваю набойку иль две,

Чтобы, цокая новой набойкой,

Вы уверенно шли по Москве.

Посмотрите в минуту покоя

На носок сапога-удальца.

Есть у обуви что-то такое...

Ну... почти выраженье лица.

Предо мной элегантные туфли.

Их потрепанный облик не врет:

Порыжели они и пожухли,

До упаду танцуя фокстрот.

Без желания туфли такие

Я беру, чтобы выправить рант.

Но вчера сапоги боевые

Мне принес молодой лейтенант.

Загорелые, смуглые лица,

Голенища сверкают, как жесть.

В них упругая стойкость границы

И холодное мужество есть.

На тропинке, от слякоти ржавой,

Не они ль проверяли посты?

И шпион агрессивной державы --">