Велимир Хлебников , Сергей Павлович Бобров , Николай Николаевич Асеев , Федор Платов , Константин Большаков , Вячеслав Третьяков - Пета. Первый сборник

Чем поживилась рука?

Мокрый вода тать.

Там и песок не такой;

Взрыла легонько киркой –

Вылезли гады свистать.

15

Лучше бы он был нищим.

Константин Большаков

«Монету жалости опустит…»

Монету жалости опустит,

Следя за шалостями зорко,

Не для нерасточивших грусть

Под аккомпанемент восторга.

И не тангируют сомненья,

Невинностью припудри лица,

А этот ускользнувшей день

Не на автомобиле мчится.

И не растраченностью гордо

Сердец, закованных в перчатки, –

Сквозь охладившихся реторт

«Замеченные опечатки».

Атлант (Аграмматический сонет)

A la memoire glorieuse de St. Mallarme

Громоздкий пот на лысине где сосны

Из града и дождей по бороде

Журчащих рек где в ледяной воде

Купают их задумчивые весны

Черт где угрюмых в каждой борозде

Тысячелетьями веденный осный

Укус вращает тяжести мир косный

И дремлет на качнувшийся труде

Бог лавров шума от тревоги вспышек

Трамваев зорких глаз на полночь до

Фабричным над стоглазым дыма крышек

От доменных печей течет Bordeaux

Мышц волокно пружин несокрушимых

На ночи барельеф кудрявья в дымах.

Le Chemin De Fer

«Выпили! Выпили!» – жалобно плачем ли

Мы, в атласных одеждах фигуры карт?

Это мы, как звезды, счастью маячили

В слезящийся оттепелью Март,

Это мы, как крылья, трепыхались и бились

Над лестницей, где ступени шатки,

Когда победно-уверенный вылез

Черный туз из-под спокойной девятки.

А когда заглянуло в сердце отчаянье

Гордыми взорами дам и королей,

Будто колыхнулся забредший случайно

Ветерок с обнажающихся черных полей,

Это мы золотыми дождями выпали

Мешать тревоги и грусть,

А на зеленое поле сыпали и сыпали

Столько радостей, выученных наизусть…

«Выпили! Выпили,» – жалобно плачем ли

Мы, в атласных одеждах фигуры карт?

Это мы, как звезды, счастью маячили

В слезящийся оттепелью Март.

Март 915 г.

Сергей Бобров

Площадь

«Как будто человек зарезанный…»

Как будто человек зарезанный

На этой площади лежит!

А дрожь рук говорит, что нечего

Теперешнее ожидать.

Смех легче был бы не кончен,

Когда бы не тени цветков,

Зарезанный убежит с площади,

Голый бежа вперед.

Противоположная улица

Повлечет следующий труп;

Так разорваны горла накрепко

На площади в шесть часов.

«Оторван, вслед тощим громадам…»

Оторван, вслед тощим громадам, –

Руки костлявый не я ли вел!

Но бурь тихих взор, излом-камень

Схватился за меня.

Как зуб вонзив в отроги замера.

Я вдыхал пронзительную ясы

Но вот – и мне стала площадь столбом,

Стеной, параллельной мне.

Но и тут был бы весел площади круженье

И паденье прохожих в условную бездну…

Зачем бить, убить, напоминать,

Изъязвлять, топить, душить

Бессонного – тут:

  «– Их тени благовонны

  Над Летою цветут?»

Азовское море

Вскипает застывший черный шелк.

Спины песков рыжи;

Плетется мясной мухой паровоз.

Прокусывая ленты дымков.

Сеть степей. Молчите же вы

И колес заштатные вопли.

Ив туман. Хижин рябь.

Сутолок устывшая марь.

Четыре шага до шелка,

Шелк несется, скрябает берегом:

– Жестяное Азовское море. – Рычи,

Белоязыкой волны жало.

Скребется простор и хлюпает грузно.

Накален взор и топь;

Звонит, бурчит оцинкованная волна

И жалом жерло желти лижет.

Из Федора Платова

Trois Preludes (Петы)^[1]

Opus 15

№ 1

Русалия слюб реси камыри,

Розко лоскали снытра растром.

--">