Виктор Александрович Соснора - Лист

меньше — капля

тишины.

Когда замигает бронзой

вечерний колокол моря

и восемь веселых лун

расставят свои зеркала —

обманывайся, товарищ! —

тогда накануне страха

опущенными парусами

развлекается тишина.

Осень в Михайловском

1

Где готические ели,

цепи храбрые хвои,

путешествуют по елям

дятлы в мантиях Востока.

Там живут живые шишки

в деревянных париках,

размышляет о дожде

белый гриб — Сократ.

Саблезубые собаки

бегают и лают.

Поднимаются у зайцев

царские усы.

По холмам — холодным храмам,

как монахини, вороны

механические ходят

и вздыхают…

И когда замерзла клюква,

и тогда взлетели листья.

О Летучие Голландцы,

распугали птиц!

Разворачивают парус

журавли — матросы неба,

улетают, улетают

на воздушных кораблях.

2

Улетели птицы и листья.

Небеса — водяные знаки.

По стеклянной теплице ходит

цапля в белом, как дева в белом.

Однозвучен огонь.

                           Мигают

многоглазые канделябры.

Ты один. В деревянном доме

деревянная тишина.

Улетели пчелы и утки.

В небесах — невидимки-бесы.

А вчера уползли улитки

в сердцевину земного шара.

Ты один в деревянном мире.

Черной молнией по бумаге

пробегает перо воронье,

и чернеют черновики.

Пчелы в ульях, улитки в недрах.

И у птиц опадают крылья.

Перелетные птицы, где вы?

Опустели улицы неба.

За стеклянной решеткой ходит

цапля в белых, как бал, одеждах,

чертит клювом на мглистых стеклах

водяные знаки свои.

"И древний диск луны потух"…

И древний диск луны потух.

И дискантом поет петух.

Петух — восточный барабан,

иерихонская труба.

Я знаю: медленен и нем,

рассвет маячит в тишине,

большие контуры поэм,

я знаю, —

в нем, а не во мне.

Я лишь фонарик на корме,

я — моментальный инструмент.

Но раз рассвет — не на беду

ноет космический петух.

Петух с навозом заодно

клюет жемчужное зерно.

В огромном мире, как в порту,

корабль зари — поет петух!

"Когда от грохота над морем"…

Когда от грохота над морем

бледнеют пальцы и лицо,

греби, товарищ,—

                в мире молний

необходимо быть гребцом!

Из очарованных песчинок

надежный не забрезжит мыс.

Знай: над разнузданной пучиной

надежды нет — и не молись.

Не убедить молитвой море,

не выйти из воды сухим.

Греби, товарищ,

                в мире молний

бесстрашный труженик стихий!

"В твоих очах, в твоих снегах"…

В твоих очах, в твоих снегах

я, путник бедный, замерзаю.

Нет, не напутал я, — солгал.

В твоих снегах я твой Сусанин.

В твоих отчаянных снегах

гитары белое бренчанье.

Я твой солдат, по не слуга,

слагатель светлого прощанья.

— Нас океаны зла зальют…

О, не грози мне, не грози мне!

Я твой солдат, я твой салют

очей, как небо, негасимых.

— Каких там, к дьяволу, услад!

Мы лишь мелодию сложили

про то, как молодость ушла,

которой, может быть, служили.

"Гори, звезда моя, гори!"…

Гори, звезда моя, гори!

И полыхай притом.

Сто Сцилл и столько же Харибд

хромает за хребтом.

Там сто стоических пещер,

там стонет красота,

за тем хребтом, где вечер-червь

мне душу разъедал.

Он разъедал, да не разъел,

он грыз, да не загрыз.

Ни сам я и ни мой размер

не вышли из игры.

Не обрели обратных нот,

не хлынули под нож.

И если прославляли ночь,

то — ненавидя ночь.

--">