Юрий Иосифович Колкер - Кентавромахия

мирок.

Пауза. Близится срок.

Дату запомню, историк,

Только ее. За окном

Снегом укутанный дворик,

Дворик, укутанный сном.

6 ноября 1970

* * *

Как притягателен порок!

Куда сильнее, чем невинность:

Она пугает, как повинность,

Которой выполнить не смог.

Молю тебя, не уходи,

Сиделка, слез моих свидетель,

О сдержанность! о добродетель!

Не отлучайся, посиди.

23 декабря 1971

* * *

Зачем меня подлость влечёт,

Преследует, дразнит, как пропасть,

И дерзость — вернее, чем робость, —

От края уйти не даёт?

Я знаю: в нее заглянув,

Мечтать улизнуть — бесполезно:

Голодный разинула клюв,

Манит пучеглазая бездна.

Мне снится, что я берегу

Любовь от постыдного плена,

И вот искушенье: измена,

И я устоять не могу.

Мне видится в тысячный раз

Измена не ради спасенья,

А ради бессонного бденья

Ее гипнотических глаз.

11 мая 1972

* * *

Я человек, и плоть моя молчит.

Я человечье напрягаю ухо —

И сердце зачарованно стучит,

И голос флейты достигает слуха.

Но злая нимфа тешится окрест —

Несчастная, покинутая совесть,

Блюстительница заповедных мест,

Где мы дружили с ней, к трудам готовясь.

Она — мой друг: страдаю, не допив

Ее целительной и горькой чаши.

Она — мой недруг: первый тот лапиф,

Который видит сумасбродства наши.

Я человек, но лишь наполовину:

Боюсь не победить, не побороть

Высоким крупом выгнутую спину,

Четвероногую тугую плоть.

Я вижу мир копытами кривыми,

И похотливый хохот нелюдей

Уходит отголосками живыми

В лесную глушь Фессалии моей...

3 апреля 1972

* * *

Поскрипыванье снега под ногой

Верней, чем ручейка журчанье,

Сумеет скрасить нам молчанье

И ясный в души низведёт покой.

Но день идёт к концу, и близится прощанье,

И Мойка выгнута дугой.

Пойдём, мой друг, пойдем над белою рекой.

Здесь жил один поэт, его ты помнишь ясно.

Он в этом доме жил. Смотреть опасно:

Вот чья-то тень — смахни ее рукой.

Тому и года нет, поэт другой

Здесь побывал, я полон ежечасно

Его пленительной строкой.

Пойдём теперь и мы. Мне дела нет,

Что этот путь кому-то неугоден —

Всё оттого, что будто бы бесплоден,

Когда воспет.

Поскрипывает снег, мой дух свободен,

И снят мучительный запрет.

23 декабря 1971

* * *

Ты улыбнулась мне сквозь ряд

Неотличимых лет.

Ты изменилась, говорят.

А я — неужто нет?

Ни на минуту не виню,

Любимая, тебя.

И я себе не изменю,

А изменю себя.

И я теперь уже не тот,

И радость вижу там,

Где раньше — лишь холодный пот

Да плату по счетам,

И твой привет, в прорехе дня

Почудившийся тут,

Счастливым делает меня

На несколько минут.

декабря 1971

* * *

Творительный месяц июнь

В конце декабря вспоминая,

На свечку оплывшую дунь

И друга припомни, родная.

Припомни тяжёлый песок

И медленный дактиль прибоя,

И жёлтого неба кусок,

И всё, что случилось с тобою.

Не всякая правда спешит,

Хитрит, коготки выпуская,

И время недаром бежит —

И ты не спеши, Навсикая.

На шорох знакомых шагов,

На голос не смей оглянуться,

Когда у твоих берегов

Опять паруса улыбнутся.

4 августа 1972

* * *

В капризной тишине квартиры

Живет честолюбивый бес.

Не хочет он домашней лиры

Успокоительных чудес.

Он требует высокой власти.

Толпы, захваченной врасплох,

Захлебывающейся страсти,

Опустошительных эпох...

А за окном босые птицы

Сидят на проводе рядком.

В квартире сохнут половицы

И пахнет кислым молоком.

4 августа 1972

* * *

Солёная сырая тишина

За окнами тихонько раздаётся.

Она не из чего не создаётся,

Но временем насыщена она.

И памятью пронизана она.

Вы слышите? За окнами проходит

Сырая ленинградская весна —

И больше ничего не происходит.

7 мая 1972

* * *

Пусть тебя не коснётся забота

О его неуютной судьбе.

Эта песенка — принц Галеото,

И она о тебе, о тебе.

Он за каждое слово в ответе —

С чем он локон сравнит золотой

Или перси прекрасные эти,

Он, наперсник счастливейший твой?

Эта песенка — принц Галеото.

Ты её перечти перед сном —

Не затем, чтобы выяснить что-то,

А затем, чтобы вспомнить о нём.

5 декабря --">