Николай Михайлович Максимов - Голое небо

Такие слова и так их сказать могут очень немногие:

Ну что ж, хоть я ненужный и калека,

И безнадежно сонный и больной,

Но я доволен: над моей страной

Я слышал ветер праведного века.

И чувствовал, исполнен вдохновенья,

Тот новый мир, где солнце и тепло,

И для которого при мне росло

Здоровое, живое поколенье.

Это чувство истории, заставляющее поэта принять и благословить то, что могло бы менее пристальному, менее умудренному глазу показаться чуждым и враждебным, придает его стихам особенно возвышенный, особенно человеческий характер: «Веселый труд — повсюду слышать время».

Главное своеобразие поэзии Н. Максимова — в органическом сочетании глубокого интимного (часто — ночного) лиризма с таким же глубоким историческим, сверх-личным пафосом.

* * *

Смерть часто торопится войти именно туда, где поселилась муза. Быть может это оттого так, что у нее с музами — тайный договор. И вот муза — не просто сестра, а сестра милосердия. И вот человек, становясь поэтом — диктует ей предсмертные, высокие и мудрые слова.

Борис Эйзенбаум

11 апреля 1929 г. Ленинград

СТИХИ (Ленинград, 1929)

Луна

Туманы. Облачная ризница

И блеск нарядов парчевых,

И ты, небесная капризница,

Луна, ты примеряешь их.

И хмуришься недоумелая,

И, видно, взять не можешь в толк,

Нарядней ли молочно-белая

Парча или зеленый шелк.

Но, утомясь игрой ненужною,

Решаешь: «Лучше быть простой»,

И утешаешься жемчужною,

Великолепной наготой.

1925

Проба пера

Надо долго ждать и пробовать

Силу первого пера,

Чтоб наверно знать, до гроба ли

Будет муза нам сестра.

Будет ли в твоих творениях

Буква каждая остра,

Словно ты писал на дереве

Верной сталью топора.

Иль как перышко пуховое

Улетит она легка

В небеса и в вечно-новые,

Перистые облака.

Не зови ж ее изменницей

И коварной не зови,

Раз она как небо пенное

Или сны твоей любви.

И не знаю я, до гроба ли

Будет муза мне сестра,

Но я долго-долго пробовал

Тайну первого пера.

1923

Русь

Я знаю: Русь еще лесная,

За далью полевых полос,

Уездная и волостная,

С узлами лиственных волос.

Здесь люди мудрые как звери,

Их мысли — сумеречный лес,

Языческая тьма поверий

И быта древнего навес.

И властны сон и наважденье,

Совиной тьмою веет Русь,

И завтрашнее пробужденье

Восславить я не тороплюсь.

И Русь моя еще лесная,

За далью полевых полос,

Уездная и волостная,

С узлами лиственных волос.

Осень 1926

Свеча гаснет

Мне грустно, друг… Повсюду смерть.

Взгляни: мой огонек был ярок,

И вот лишь черненькая жердь

Поддерживает весь огарок.

Все счастье, видишь, сожжено,

И смерть — одна лишь остается,

Как вязко восковое дно

Зелено-ржавого колодца.

Но перед тем как умереть,

Огонь скорбит о доле тленной,

И к меди ластится, но медь

Недосягаема, надменна.

Еще вздохнул… В последний раз

С последней мукой встрепенется…

О, страшный миг! Сейчас, сейчас

Он в бездне жадной захлебнется.

1920

Финляндия

Здесь всюду незнакомый зодчий

Дворцы гранитные простер,

И мир торжественный здесь жестче

Над гладью скованных озер.

Здесь лес — загадочный и вражий,

И сердце думает с тоской:

Что вечность? — Оползни овражьи,

Да вереск тонкий и сухой.

Здесь глубь стального горизонта

Тоской бессмертной зажжена,

И розовою Джиокондой

Застыла мудрая сосна.

А дальше снова тот же зодчий

Дворцы --">