Александр Васильевич Стрыгин , Анатолий Дмитриевич Знаменский , Григорий Иванович Василенко , Виктор Иванович Лихоносов , Леонид Михайлович Пасенюк , Николай Степанович Краснов , Юрий Николаевич Абдашев , Иван Федорович Варавва , Николай Федорович Веленгурин , Виктор Трофимович Иваненко , Виктор Николаевич Логинов , Александр Васильевич Мищик , Александр Дмитриевич Мартыновский , Вадим Петрович Неподоба , Кронид Александрович Обойщиков , Семен Рогов , Валентина Григорьевна Саакова , Сергей Никанорович Хохлов - Живите вечно. Повести, рассказы, очерки, стихи писателей Кубани к 50-летию Победы в Великой Отечественной войне

пути нам выдадут валенки…

— Ну что, братва, едем доколачивать фрицев?..

Это была истинная правда. Но разве в тот момент кто‑нибудь мог предположить, что к концу января из каждых пятерых отъезжающих в живых останется только один?

Хотя нас подняли почти в три часа ночи, ни о каком сне, конечно же, не могло быть и речи. Ровно через два часа тридцать минут курсанты второй и третьей рот в новеньких шинелях и кирзовых сапогах снова построились перед казармой. Рядом с ними мы в своих выгоревших трикотажных обмотках и мятых прожженных шинелишках на рыбьем меху выглядели особенно жалко, как всеми забытые пасынки. Мы толкались за их строем, жали на прощанье руки и чувствовали себя несчастными.

Но вот прозвучали команды, и колонна тронулась, шелестя полами новых шинелей. Течет мимо нас серая река. Никто не знает, увидимся ли мы вновь. Мне так и не удалось попрощаться с Кимом Ладейкиным. Он ушел со своим батальоном с общего построения, и больше я его не Е. идел.

Проходят роты, скрипя по снегу новыми сапогами. Вместе с ними уходит на фронт и кое‑кто из командиров: адъютант старший батальона, командир третьей роты, несколько командиров взводов. Абубакиров стоит нахохлившись, глядя им вслед. Нам уже известно, что все три р. апорта с просьбой отправить его в действующую армию оставлены без внимания.

Мы провожаем ребят до проходной, пока за ними не закрываются тяжелые, окованные железом ворота. А в сердце пустота и холодок недоброго предчувствия.

Все отлично понимали, что друзья наши идут не на тактические учения, что им предстоит сражаться и

умирать. А умирать не хотел никто. И все‑таки почему мы так рвались уйти вместе с ними в тот день? Почему?

Я убежден, что нет на свете ничего крепче и непогрешимее фронтового братства. Когда приходится бывать на военных кладбищах, мною овладевает смутное беспокойство, словно сквозь толщу лет до меня вновь донесся знакомый сигнал медной трубы: соль — соль — соль, соль — ми — до, и я вдруг начинаю понимать, что истинное мое место здесь, что в шеренгах этих могил осталась незанятой и моя стрелковая ячейка. В этом непреходящая боль утраты и тоска по боевым друзьям, чуждым е своей юношеской чистоте себялюбия и корысти.

Все эти годы мне казалось, будто я неизбежно отдаляюсь от них. Так оно и было в первой половине жизни. Но потом выяснилось, что путь мой пролегает не по прямой, а по кругу, который рано или поздно должен замкнуться. В неизбежности — успокоение. Каждый шаг теперь приближает меня к друзьям далекой юности. И дорого бы я отдал за то, чтобы в урочный час, хотя и с опозданием в несколько десятилетий, занять свое место рядом с ними…

— Ты чего? — толкает меня в плечо Сашка. Он улыбается, но в глазах его стоят слезы. — Будешь? — Он протягивает мне кусок коричневой макухи. — Успокаивает нервную систему.

Когда мы возвращались с завтрака, старшина Пронженко — педант и хранитель, уставных истин — бросает взгляд на свои знаменитые часы и вдруг останавливает строй совсем неуставной командой «Приставить ногу!». Подняв вверх указательный палец, он требует от нас тишины и внимания. Мы все прислушиваемся, и тут до нас доносится отдаленный паровозный гудок, протяжный и глубокий. Так в моем представлении должен трубить раненый слон.

В течение ночи на I1декабря в районе Сталинграда и на Центральном фронте наши войска продолжали наступление на прежних направлениях.

Из сводки Совинформбюро

(обратно)

2. Самоволка

Над городом кружились розовые лепестки отцветающего урюка. В стеклянно — прозрачном воздухе распространялась терпкая горечь проснувшихся тополей. А клены на улице Великого акына были сплошь усыпаны карминными шариками лопающихся почек. Весна, пробуждающая все живое, вызвала бурное сокодвижение и в наших сосудах. Мы подолгу не могли уснуть, ворочаясь с боку на бок.

Неудивительно, что днем многих клонило ко сну. Теперь нас не очень контролировали, и кое — кому удавалось пофилонить даже в часы занятий. Прибывших новичков распределили по стрелковым батальонам. У нас пополнения до сих пор не было.

Та часть казармы, где прежде располагалась вторая рота, была чуть ли не до половины завалена стянутыми с коек матрасами. Иногда в них зарывался Сеня Голубь и, спеша воспользоваться последней возможностью, изо всех сил накапливал --">