Борис Петрович Корнилов - Триполье

Жить.

Сословью.

Не сладко.

Парень, крытый мерлушкой,

стукнул толстою кружкой,

вырос:

— Слово дозвольте! —

Глаз косил весело,

кольт на стол.

И на кольте

пальцы судорогой свело.

— Я — Иван Тимофеев

из деревни Халупы.

Мой папаня присутствует

вместе со мной.

Что вы стонете?

Глупо.

Нужен выход иной.

Я, Иван Тимофеев,

попрошу позволенья

под зеленое знамя

собирать населенье.

К атаману Зеленому

вывести строем

хлеборобов на битву

и — дуй до горы!

Получай по винтовке!

Будь, зараза, героем!

Не желаем коммуний

и прочей муры.

Мы ходили до бога.

Бог до нашего брата

снизойдет нынче ночью

за нашим столом.

Каждый хутор до бога

посылай делегата —

все послухаем бога —

нельзя без того.

Он нам скажет решительно,

надо ль, не надо ль

гнусно гибнуть под игом

и тухнуть, как падаль.

Либо скажет, что, горло и сердце калеча,

под гремящими пулями

вырасти… выстой…

Отряхни, Украина,

отягченные плечи

красной вошью

и мерзостью красной…

нечистой…

Я закончил!

И парень

поперхнулся, как злостью,

золотым самогоном

и щучьею костью.

Вечер шел лиловатый.

Встали все за столом

и сказали:

— Ну что же?

— Пожалуй…

— Сосватай…

— Мы послухаем бога…

— Нельзя без того…

БОГ

Бог сидел на скамейке,

чинно с блюдечка чай пил…

Брови бога сияли

злыми крыльями чайки.

Двигал в сторону хмурой

бородою из пакли,

руки бога пропахли

рыбьей скользкою шкурой.

Хрупал сахар вприкуску,

и в поту

и в жару,

ел гусиную гузку

золотую,

в жиру.

Он си дел непреклонно —

все застыли по краю,

а насчет самогона

молвил:

— Не потребляю…

Возведя к небу очи,

все шепнули:

— Нельзя им!

И поднялся хозяин

И сказал богу:

— Отче!

Отче, праведный боже,

поучи, посоветуй,

как прожить в жизни этой,

не вылазя из кожи?

На земле с нами пробыв,

укажи беспорядок…

Жиды в продотрядах

извели хлеборобов.

Жиды ходят с наганом,

дышат духом поганым,

ищут чистые зерна!

Ой, прижали как туго!

Про Исуса позорно

говорят без испуга.

Нам покой смертный вырыт,

путь к могиле короче.

Посоветуй нам, отче,

пожалей сирых с_и_рот!..

Бог поднялся с иконой

в озлобленье великом,

он в рубахе посконной,

подпоясанной лыком.

Все упали:

— Отец мой! —

Ужас тихий и древний…

Бог мужицкий, известный,

из соседней деревни.

Там у бога в молельнях

всё иконы да ладан,

много девушек дельных

там работают ладом.

И в молельнях у бога

пышут ризы пожаром, —

богу девушек много

там работают даром.

Он стоял рыжей тучей,

бог сектантский, могучий.

Вечер двигался цвета

самоварного чада…

Бог сказал:

— Это, чадо,

преставление света.

Тяжко мне от обиды:

поругание, чадо, —

ведь явились из ада

коммунисты и жиды.

Запирай на засовы

хаты, уши и веки!

Схватят,

клеимы бесовы

выжгут на человеке.

И тогда все пропало:

не простит тебе боже

сатаны пятипалую

лапу на коже…

Бог завыл.

Над народом,

как над рухлядью серой,

встал он, рыжебородый,

темной силой и верой.

Слезы, кашель и насморк —

всё прошло.

Зол, как прежде,

бог ревел:

— Бейте насмерть,

рушьте гадов и режьте!

Заряжайте обрезы,

отточите железы

и вперед непреклонно

с бомбой черной и круглой,

с атамана Зеленого

божьей хоругвой…

ГОНЕЦ

Били в колокол,

песни выли…

Небо знойное --">