Алексей Максимович Парщиков - Я жил на поле Полтавской битвы

на резкий свет, сдай  поэту свой стилет! Хором Солнце заслоняя,  как фата, сияет стая,  разворот и - черным крапом  вы качаетесь под небом.  Что такое небеси?  Закругленье на скругленье,  точка, тачка без оси. В комаре ли, в Вавилоне,  свиты тысячи мелодий,  кровь правителя и зека,  лошади и человека,  Лига Наций наш комар, он -  инцест, пунцовый шар! Вот сидит комар-мечтатель  на виске, как выключатель.  Чин кровавого побора.  Хочет грифелем Памира на арктическом щите  написать: я в пустоте. Ты всему эквивалентен,  ты пустотами несметен,  комарьё с деньгами схоже,  только те - одно и то же.  Облак твой легко умел  строить формы наших тел. Вы составились в такого...  Полетела ваша лава  над гуляющим Стокгольмом  казаком краеугольным  к северному королю.  Он заглатывал пилю- лю. А вы перед монархом  вывели своим манером  кровеносную систему, как  разбитая об стену  вдрызг бутылка каберне, -  капля в каждом комаре! Вы казались человеком шведу. - Что мне здесь под снегом чахнуть! - Карл вскрикнул. - Гарвей опрокинут мощью армий, есть иные смыслы крови! - И направился к Полтаве. Ты, комар, висишь над битвой,  в парикмахерской - над бритвой,  воин, поднятый на пиках, -  на своих ногах великих  над сражением - комар  от ужора умирал. Умирал, но - обожая  Марфу. Губы освежая -  Марфой. Где она ложится,  в картах чертится граница,  начинается война,  комаровичей весна. Он за Марфой паром вьётся  в виде что ли пехотинца,  энского полка эпохи  Северной войны. В дороге  по стране с названьем "У" всё  доступно комару.

2.7. МЕДНЫЙ КУПОРОС. ВТОРОЕ ДЕЛОВОЕ  ОТСТУПЛЕНИЕ  Здесь я отдыхаю после похода десятилетнего завоевательного  на пятачке чернозёма в обилии дательного и зевательного,  в небе складками молний трещат хрустальные флаги,  клубни картошки торчат из земли, словно локти из драки;  бултых в океан, ночная страна, срывая времён пояса!  Да, кот забегает ко мне вслед за крысой, а ещё лиса  вслед за крысой, но наперерез коту, а он - котам атаман!  Кыш, коллектив зверей! - я в бодрый бью барабан.  Погружу микроскоп в лепесток и окунусь в окуляры,  там, словно в Смутное время в Москве, смерти размеры.  Вот разведу купорос, контролируя лакмусовой бумажкой!  Пешкой кажусь я огромной в балахоне и шлеме, шагая дорожкой.  Сад обливаю, как написано, "до полного смачивания" из шприца.  Уж бирюзовыми стали томаты, черешня и мазанки черепица.  Всё. Жгу отравленные одежды - не употребляемые дважды.  Сад озираю, выкупанный в купоросе, тяжёлый и влажный.  Глухо вокруг, но не надолго - первыми выключаются мухи  и останавливаются, повсюду себя оставляя звенящими в прахе;  вновь тишина, а через час валится разом весь колорадский жук  вверх каблуками и оком вощёным защёлкнув последний миг,  следом - личинки - коралловые, живьём не похожие на живых  пильщики, деревоточцы, стеклянницы, - две золотых.  Я же писал тебе: <Есть неорганика в нас, и поэтому  стал я внимательней к собственному устроенью скелетному,  к своеволию мёртвой природы во мне, что роднит меня  с камнем и облаком происхождения метеоритного,  я скажу тебе больше - аж до шевеленья волос -  кристаллизуется в каждом из нас голубой купорос.  Мне одиноко, хоть пёс мой за мною следит, как подсолнух,  нету в округе подобных мне, истинных ли, иллюзорных,  нож заржавел моментально и разломился, как бородинский хлеб,  хлябь разверзлась, и камни вскочили на ноги, чтоб  мне в зрачки заглянуть и шепнуть кости моей: улови  даже если не через живое, приращенье любви.  Помнишь, на бровке ты голосовала - ночи была середина  в позе застыв человека, кормящего с пирса дельфина,  помнишь, подъехала тихо машина, и уплотнились поля,  купоросного цвета дельфин её вёл, не касаясь руля...>  ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ЦАРЬ НАГРАЖДАЕТ  В сознании полтавчан битва не теряет актуальности и в наше воемя.  Эпизоды сражения живо обсуждаются в транспорте, в очеоедях, на  парковых скамеечках. В ностальгических стихах современных баталистов  есть стремление повернуть историю вспять, чтобы снова увидеть  победителя и побеждённых, ощутить возможность и смысл героизма.  Привожу сердечные и несколько неуклюжие строки, появившиеся в газете  "Ворскла" от первого июля 1984 года:

А с пьедестала смотрит величаво  сам Пётр, как будто бы живой,  и вспоминает дни военной славы  и памятный полтавский бой...  Нас не одна эпоха разделяет,  а двести семьдесят пять лет.  Здесь перед тобой лежит земля родная,  здесь

--">