Иосиф Александрович Бродский - Новые стансы к Августе

замирает тот,

кто бродит в темноте по пляжу.

1962

«Ветер оставил лес…»

Ветер оставил лес

и взлетел до небес,

оттолкнув облака

в белизну потолка.

И, как смерть холодна,

роща стоит одна,

без стремленья вослед,

без особых примет.

Январь 1964

Ломтик медового месяца

Не забывай никогда,

как хлещет в пристань вода

и как воздух упруг —

как спасательный круг.

А рядом чайки галдят,

и яхты в небо глядят,

и тучи вверху летят,

словно стая утят.

Пусть же в сердце твоем,

как рыба, бьется живьем

и трепещет обрывок

нашей жизни вдвоем.

Пусть слышится устриц хруст,

пусть топорщится куст.

И пусть тебе помогает

страсть, достигшая уст,

понять без помощи слов,

как пена морских валов,

достигая земли,

рождает гребни вдали.

Май 1963

Из «Старых английских песен»

1. «Заспорят ночью мать с отцом…»

Заспорят ночью мать с отцом.

И фразы их с глухим концом

велят, не открывая глаз,

застыть к стене лицом.

Рыдает мать, отец молчит.

И козодой во тьме кричит.

Часы над головой стучат,

и в голове — стучит…

Их разговор бросает в дрожь

не оттого, что слышишь ложь,

а потому, что — их дитя —

ты сам на них похож:

молчишь, как он (вздохнуть нельзя),

как у нее, ползет слеза.

«Разбудишь сына». — «Нет, он спит».

Лежит, раскрыв глаза!

И слушать грех, и грех прервать.

Не громче, чем скрипит кровать,

в ночную пору то звучит,

что нужно им и нам скрывать.

Октябрь 1963

4. Зимняя свадьба

Я вышла замуж в январе.

Толпились гости во дворе,

и долго колокол гудел

в той церкви на горе.

От алтаря, из-под венца,

видна дорога в два конца.

Я посылаю взгляд свой вдаль,

и не вернуть гонца.

Церковный колокол гудит.

Жених мой на меня глядит.

И столько свеч для нас двоих!

И я считаю их.

1963

Песни счастливой зимы

Песни счастливой зимы

на память себе возьми,

чтоб вспоминать на ходу

звуков их глухоту;

местность, куда, как мышь,

быстрый свой бег стремишь,

как бы там не звалась,

в рифмах их улеглась.

Так что, вытянув рот,

так ты смотришь вперед,

как глядит в потолок,

глаз пыля, ангелок.

А снаружи — в провал —

снег, белей покрывал

тех, что нас занесли,

но зимы не спасли.

Значит, это весна.

То-то крови тесна

вена: только что взрежь,

море ринется в брешь.

Так что — виден насквозь

вход в бессмертие врозь,

вызывающий грусть,

но вдвойне: наизусть.

Песни счастливой зимы

на память себе возьми.

То, что спрятано в них,

не отыщешь в иных.

Здесь, от снега чисты,

воздух секут кусты,

где дрожит средь ветвей

радость жизни твоей.

1963

«Ты выпорхнешь, малиновка, из трех…»

Ты выпорхнешь, малиновка, из трех

малинников, припомнивши в неволе,

как в сумерках вторгается в горох

ворсистое люпиновое поле.

Сквозь сомкнутые вербные усы

туда! — где, замирая на мгновенье,

бесчисленные капельки росы

сбегают по стручкам от столкновенья.

Малинник встрепенется, но в залог

оставлена догадка, что, возможно,

охотник, расставляющий силок,

валежником хрустит неосторожно.

На деле же — лишь ленточка тропы

во мраке извивается, белея.

Не слышно ни журчанья, ни стрельбы,

не видно ни Стрельца, ни Водолея.

Лишь ночь под перевернутым крылом

бежит по опрокинувшимся кущам,

настойчива, как память о былом —

безмолвном, --">