Николай Алексеевич Некрасов , Александр Сергеевич Пушкин , Иван Иванович Дмитриев , Михаил Юрьевич Лермонтов , Василий Андреевич Жуковский , Пётр Павлович Ершов , Евгений Абрамович Баратынский (Боратынский) , Николай Яковлевич Агнивцев - Причудница

«Чего же, светик мой? или ты нездорова?» —

«О нет, грешно сказать». – «Иль дом ваш небогат?» —

«Поверьте, не хочу ни мраморных палат». —

«Иль муж обычая лихого?» —

«Напротив, вряд найти другого,

Который бы жену столь горячо любил». —

«Иль он не нравится?» – «Нет, он довольно мил».

«Так разве от своих знакомых неспокойна?» —

«Я более от них любима, чем достойна». —

«Чего же, глупенька, тебе недостает?» —

«Признаться, матушка, мне так наскучил свет

И так я все в нем ненавижу,

Что то одно и сплю и вижу,

Чтоб как-нибудь попасть отсель

Хотя за тридевять земель;

Да только, чтобы все в глазах моих блистало,

Все новостию поражало

И редкостью мой ум и взор;

Где б разных дивностей собор

Представил быль как небылицу…

Короче: дай свою увидеть мне столицу!»

Старуха хитрая, кивая головой,

«Что делать, – мыслила, – мне с просьбою такой?

Желанье дерзко… безрассудно,

То правда; но его исполнить мне нетрудно;

Зачем же дурочку отказом огорчить?..

К тому ж, я тем могу ее и поучить».

«Изрядно! – наконец сказала. —

Исполнится, как ты желала».

И вдруг, о чудеса!

И крестница и мать взвились под небеса

На лучезарной колеснице,

Подобной в быстроте синице,

И меньше, нежель в три мига,

Спустились в новый мир, от нашего отменный,

В котором трон весне воздвигнут неизменный!

В нем реки как хрусталь, как бархат берега,

Деревья яблонны, кусточки ананасны,

А горы все или янтарны иль топазны,

Каков же феин был дворец – признаться вам,

То вряд изобразит и Богданович^[2] сам.

Я только то скажу, что все материалы

(А впрочем, выдаю я это вам за слух),

Из коих феин кум, какой-то славный дух,

Дворец сей сгромоздил, лишь изумруд, опалы,

Порфир, лазурь, пироп, кристалл,

Жемчуг и лал,

Все, словом, редкости богатыя природы,

Какими свадебны набиты русски оды;

А сад – поверите ль? – не только описать

Иль в сказке рассказать,

Но даже и во сне его нам не видать.

Пожалуй, выдумать нетрудно,

Но все то будет мало, скудно,

Иль много, много, что во тьме кудрявых слов

Удастся Сарское село себе представить,

Армидин сад иль Петергоф;

Так лучше этот труд оставить

И дале продолжать. Ветрана, николи

Диковинок таких не видя на земли,

Со изумленьем все предметы озирает

И мыслит, что мечта во сне над ней играет;

Войдя же в храмины чудесницы своей,

И пуще щурится: то блеск от хрусталей,

Сребристый луны сражаяся с лучами,

Которые б почлись за солнечные нами,

Как яркой молнией слепит Ветранин взор;

То перламутр хрустит под ней или фарфор…

Ахти! Опять понес великолепный вздор!

Но быть уж так, когда пустился.

Итак, переступя один, другой порог,

Лишь к третьему пришли, богатый вдруг чертог

Не ветерком, но сам собою растворился!

«Ну, дочка, поживай и веселися здесь! —

Всеведа говорит. – Не только двор мой весь,

Но даже и духов подземных и воздушных,

Велениям моим послушных,

Даю во власть твою; сама же я, мой свет,

Отправлюся на мало время —

Ведь у меня забот беремя —

К сестре, с которою не виделась сто лет;

Она недалеко живет отсюда – в Коле;

Да по дороге уж оттоле

Зайду и к брату я,

Камчатскому шаману.

Прощай, душа моя!

Надеюсь, что тебя довольнее застану».

Тут коврик-самолет она подостлала,

Ступила, свистнула и вмиг из глаз ушла,

Как будто бы и не была.

А удивленная Ветрана,

Как новая Диана,

Осталась между нимф, исполненных зараз;

Они тотчас ее под ручки подхватили,

Помчали и за стол роскошный посадили,

Какого и видом не видано у нас.

Ветрана кушает, а девушки прекрасны,

Из коих каждая почти как ты… мила,

Поджавши руки вкруг стола,

Поют ей арии веселые и страстны,

Стараясь слух ее и сердце услаждать.

Потом, она едва задумала вставать,

Вдруг – девушек, стола не стало,

И залы будто не бывало:

Уж спальней сделалась она!

Ветрана чувствует приятну томность сна,

Спускается на пух из роз в сплетенном нише;

И в тот же миг смычок невидимый запел,

Как будто бы сам Диц за пологом сидел;

Смычок час от часу пел тише, тише, тише

И вместе наконец с Ветраною уснул.

Прошла спокойна ночь; натура пробудилась;

Зефир вспорхнул,

И жертва от цветов душистых воскурилась;

Взыграл и солнца луч, и голос соловья,

Слиянный с сладостным журчанием ручья

И с шумом резвого