Александр Сергеевич Пушкин - Граф Нулин

Цветных платков, чулков à jour^[2],

С ужасной книжкою Гизота,^[3]

С тетрадью злых карикатур,

С романом новым Вальтер-Скотта,

С bon-mots^[4] парижского двора,

С последней песней Беранжера,

С мотивами Россини, Пера,

Et cetera, et cetera.^[5]

    Уж стол накрыт; давно пора;

Хозяйка ждет нетерпеливо.

Дверь отворилась, входит граф;

Наталья Павловна, привстав,

Осведомляется учтиво,

Каков он? что нога его?

Граф отвечает: ничего.

Идут за стол; вот он садится,

К ней подвигает свой прибор

И начинает разговор:

Святую Русь бранит, дивится,

Как можно жить в ее снегах,

Жалеет о Париже страх.

«А что театр?» — О! сиротеет,

C'est bien mauvais, ça fait pitié.^[6]

Тальма совсем оглох, слабеет,

И мамзель Марс — увы! стареет.

Зато Потье, le grand Potier!^[7]

Он славу прежнюю в народе

Доныне поддержал один.

«Какой писатель нынче в моде?»

— Всё d'Arlincourt и Ламартин. —

«У нас им также подражают».

— Нет? право? так у нас умы

Уж развиваться начинают?

Дай бог, чтоб просветились мы! —

«Как тальи носят?» — Очень низко,

Почти до… вот, по этих пор.

Позвольте видеть ваш убор;

Так… рюши, банты, здесь узор;

Всё это к моде очень близко. —

«Мы получаем Телеграф».

Aга! Хотите ли послушать

Прелестный водевиль? — И граф

Поет. «Да, граф, извольте ж кушать».

Я сыт и так. —

                        Изо стола

Встают. Хозяйка молодая

Черезвычайно весела;

Граф, о Париже забывая,

Дивится: как она мила!

Проходит вечер неприметно;

Граф сам не свой; хозяйки взор

То выражается приветно,

То вдруг потуплен безответно…

Глядишь — и полночь вдруг на двор.

Давно храпит слуга в передней,

Давно поет петух соседний,

В чугунну доску сторож бьет;

В гостиной свечки догорели.

Наталья Павловна встает:

«Пора, прощайте: ждут постели.

Приятный сон!..» С досадой встав,

Полувлюбленный, нежный граф

Целует руку ей. И что же?

Куда кокетство не ведет?

Проказница — прости ей, боже! —

Тихонько графу руку жмет.

    Наталья Павловна раздета;

Стоит Параша перед ней.

Друзья мои, Параша эта

Наперсница ее затей;

Шьет, моет, вести переносит,

Изношенных капотов просит,

Порою с барином шалит,

Порой на барина кричит

И лжет пред барыней отважно.

Теперь она толкует важно

О графе, о делах его,

Не пропускает ничего —

Бог весть, разведать как успела.

Но госпожа ей наконец

Сказала: «полно, надоела!» —

Спросила кофту и чепец,

Легла и выдти вон велела.

    Своим французом между тем

И граф раздет уже совсем.

Ложится он, сигару просит,

Monsieur Picard ему приносит

Графин, серебряный стакан,

Сигару, бронзовый светильник,

Щипцы с пружиною, будильник

И неразрезанный роман.

    В постеле лежа, Вальтер-Скотта

Глазами пробегает он.

Но граф душевно развлечен…

Неугомонная забота

Его тревожит; мыслит он:

«Неужто вправду я влюблен?

Что, если можно?.. вот забавно!

Однако ж это было б славно;

Я, кажется, хозяйке мил», —

И Нулин свечку погасил.

    Несносный жар его объемлет,

Не спится графу — бес не дремлет

И дразнит грешною мечтой

В нем чувства. Пылкий наш герой

Воображает очень живо

Хозяйки взор красноречивый,

Довольно круглый, полный стан,

Приятный голос, прямо женский,

Лица румянец деревенский

Здоровье краше всех румян.

Он помнит кончик ножки нежной,

Он помнит: точно, точно так,

Она ему рукой небрежной

Пожала руку; он дурак,

Он должен бы остаться с нею,

Ловить минутную затею.

Но время не ушло. Теперь

Отворена, конечно, дверь —

И тотчас, на плеча накинув

Свой пестрый шелковый халат

И стул в потемках опрокинув,

В надежде сладостных наград,

К Лукреции Тарквиний новый

Отправился, на всё готовый.

    Так иногда лукавый кот,

Жеманный баловень служанки,

За мышью крадется с лежанки:

Украдкой, медленно --">