Роберт Бернс - Роберт Бернс в переводах С. Маршака

учился в Эдинбургском университете, пока нужда не заставила его бросить занятия и поступить писцом к нотариусу. Он рано начал писать стихи, постоянно сотрудничал в еженедельном журнале «Эдинбургские развлечения», а по вечерам, после унылой многочасовой работы, уходил в таверну, где собирались литераторы, актеры, художники и прочая веселая братия. Фергюссон был одним из основателей «Клуба Плаща», и «рыцари плаща», как назывались члены клуба, стали первыми ценителями его стихов. У Фергюссона был чудесный голос, он сам пел свои песни, не всегда предназначенные для «стыдливого слуха» почитательниц Рамзея. В задорных, полушутливых стихах он описывал уличную жизнь «Старого Дымокура» — Эдинбурга, ярмарки и скачки, праздники и пирушки. Фергюссон писал на родном шотландском языке — живом и гибком, не стесняясь крепких словечек и красочных, хоть и не всегда пристойных оборотов. Названия его стихов говорят сами за себя: «Свежие устрицы», «Скачки в Лейте», «Зимняя ярмарка». Его послания и оды тоже не походили на прежние произведения такого рода: «послание» было обращено «к моим старым штанам», а «ода» оказывалась насмешливым и грустным разговором с пеночкой, прилетевшей к окну.

Фергюссон был не одинок: в те годы уже многие писали стихи по-шотландски, но, по большей части, это были чувствительные песенки, грубоватые куплеты, сатиры на местные нравы или подражательные идиллии в английском вкусе.

Народ еще ждал своего поэта.

И этот поэт родился в самой гуще народа и стал его голосом, его совестью, его сердцем.

В деревушке Аллоуэй сохранилась глиняная мазанка под соломенной крышей, где 25 января 1759 года родился Роберт Бернс. По тогдашним временам это был хороший дом: в нем даже было окно с пузырчатым толстым стеклом, что считалось роскошью: за окна платили особый налог. Дом этот выстроил садовник, Вильям Бернс — сын разорившегося фермера с севера Шотландии. Вильям пришел на юг искать заработка и счастья. Несколько поколений Бернсов, или, как они тогда писались, «Бернессов», тщетно пытались получить хоть какой-нибудь урожай со скудной северной земли. С детских лет Вильям знал больше горя, чем радости. Суровый протестантский бог, в которого он верил, испытывал терпение своих чад, он насылал на них «глад и мор», разорял их дома и руками помещиков отнимал последние клочки земли.

На севере трудно было достать работу. Вильям прослышал, что в столице Шотландии — Эдинбурге — строят много домов, разбивают сады. Двадцати трех лет от роду он ушел на юг с рекомендацией от знатных соседей, где говорилось, что он — умелый садовник и «способен служить благородным семействам». Несколько лет он работал садовником в имении, мечтая взять в аренду хоть крохотный кусочек земли, обзавестись семьей. Но почти все, что он зарабатывал, приходилось отсылать на север, обнищавшему отцу. Только после смерти отца он смог взять в аренду семь акров в деревне Аллоуэй и своими руками построить дом. Туда он и привел молодую жену — черноглазую Агнес Броун. Рано оставшись сиротой, Агнес с двенадцати лет жила у бабки. Весь день она работала на чужих людей и только вечером, наскоро поев, садилась прясть к камельку. Она пряла и пела. «Ее слепой дядя весь день ждал этого часа. Он слушал чистый, звонкий голос девушки и плакал». Так рассказывал потом ее старший сын, Роберт, вспоминая, как она в зимние вечера пела и ему старинные шотландские песни.

Агнес стала хорошей женой Вильяму Бернсу. Высокий сухощавый северянин, с неулыбающимися темными глазами и глубокими морщинами на лбу, казался ей каким-то высшим существом. Он и говорил по-особенному, совсем как те «благородные господа», на которых он работал. В новом доме он сделал полку для книг, привезенных из Эдинбурга, а по вечерам медленно и долго что-то писал, складывая в стопку узкие листы бумаги.

Это было «Наставление в вере и благочестии», предназначенное для его первенца, Роберта. Оно так и писалось — в виде беседы отца с сыном. Сын задавал вопросы, и отец, в меру своего разумения, пытался объяснить ему, что есть добро и зло, а главное — что есть долг человека. Неуклюже ворочая тяжелые, как валуны, слова, Вильям пытался отгородить ими сына от мирских радостей, от искушений, от свободы и любви. Он не мог и думать, что тот, кому он это писал, сам найдет для людей свои слова о счастье и свободе, свою правду, которая пробьется сквозь камни отцовских наставлений, как молодая трава весной.

Одно Вильям Бернс --">