Сергей Юрьевич Ежов - Гроссмейстер Ордена госпитальеров

сам в тяжких сомнениях, Юрий Сергеевич. С одной стороны его высокоблагородие исправник, а с другой – такое указание мне дали его благородие секретарь Курского губернатора. Я уж и не знаю, как извернуться, поскольку в любом случае жестоко пострадаю.

— Не понял, с чего это секретарь имеет против меня?

— Известно что, Юрий Сергеевич: они имеют виды получить сердечную привязанность Елизаветы Сильвестровны Ломакиной, а вы ему перешли дорожку.

— Пассаж, однако. Экий он ревнивец оказался.

— И то верно. А когда дело доходит до сердешных дел, то сами понимаете, разум людской напрочь отказывает, человек становится мстительным как сущая тигра.

Что же, первоначальные сведения получены, пора разбираться в деталях. Строго глядя в глаза Авдею даже не прошу, а приказываю:

— Ладно, дай-ка мне мои бумаги, хочу посмотреть что там и как.

— Опасаюсь я.

— Чего ты опасаешься?

— Схватите вы бумаги, да и дадите тягу. Я с вами и не справлюсь.

— Чудак ты человек. Ну скажи, Авдей Власьевич, кто мне помешает прямо сейчас на тебя броситься и отнять? Не трясись. Я тебе слово дал, что не сбегу, значит не убегу. Ха! Беглый я не смогу своим обидчикам отомстить, кроме как поубивать их, а убивать глупо. Пусть они после моей мести поживут и помучаются, авось сами на себя руки наложат. Давай бумаги, Авдей Власьевич, не бойся.

Авдей помялся, подумал, но всё же сходил к телеге, принёс деревянный ларчик. В ларце оказалась стопка бумаг, из которых он взял пять листков, перевязанных суровой ниткой и с поклоном подал мне.

— Спасибо, Авдей Власьевич. Да, скажи-ка мне какое нынче число?

— И того не помните, Юрий Сергеевич? Нынче двадцатое мая одна тысяча семьсот семьдесят четвертого года.

— Благодарю.

Бумаги оказались крайне интересными: выписка из церковно-приходской книги о рождении младенца мужского пола… Выходит мне сейчас ровно двадцать один год. Православного вероисповедания, сомнений в благонадёжности нет, холост, здоров, физических изъянов не имею. День рождения был как раз вчера. Хороший же подарок преподнёс подлец Прокопка. С другой стороны, хорошо что не убил, это тоже своего рода подарок. Другая бумага повествовала о том, что Булгаков Юрий сын Сергеев, из дворовых людей, обученный грамоте, счёту, игре на музыкальных инструментах и портняжному ремеслу, отдаётся в рекруты согласно каким-то там положениям и статьям. Ещё в одной бумаге говорилось, что я кроме русского владею татарским, турецким, немецким и французским языками, изрядно стреляю из ружья, штуцера и пистолета. Ещё одна бумага была выпиской из ревизской сказки о том, что меня забирают в рекруты, и сию бумагу нужно вернуть обратно в уездную канцелярию с отметкой, что меня таки приняли на военную службу, для оформления вычета по налогообложению.

Написано было куда более цветисто и витиевато, но я привычно перевел словесные кружева восемнадцатого века в понятные для себя слова. Что же, нужно искать такой вариант действий, чтобы не навредить моему недобровольному помощнику

— Значит так, Авдей Власьевич, — говорю я, возвращая бумаги Авдею. — Действуем согласно такому плану: движемся как можно быстрее на сборный пункт, ты передаёшь меня начальнику воинской команды, на этом твои обязательства перед секретарём губернатора исчерпываются. Но мне будет нужна твоя помощь. Окажешь??

— Всё, что в моих силах, Юрий Сергеевич, ежели, конечно, оно не будет противоречить закону и не восстановит против меня его высокоблагородие господина исправника.

— Не беспокойся, не будет. Во-первых, ты постараешься узнать, где находится завещание моего батюшки, или, по крайней мере, кого мой отец назначил душеприказчиком.

— Сие нетрудно.

— Второе: извести о моём положении господина исправника, но при этом уведоми его, что военной службы я не боюсь, и даже имею надежду на ней хорошо устроиться. Пусть его высокоблагородие не волнуется понапрасну.

— И сие весьма нетрудно.

— Есть у меня ещё вопрос, даже не знаю как его задать… Скажи, Авдей Власьевич, а почему ты мне помогаешь?

— Известное дело почему: ваш батюшка ссудил меня полста рублями на лечение моих родителей и сестер. Деньги впрок пошли, все выздоровели, все здравствуют до сих пор. И по своему великодушию Сергей Юрьевич простил мне этот долг, поскольку мне таких деньжищ вовек не заработать. И даже услуг с меня Сергей Юрьевич не просил взамен денег.

— Если не секрет, за что --">