Станислав Малозёмов - Обстоятельства места. Сборник рассказов и эссе

туда вносила. Попутно все заметили, что стала Нинка дерзкой, ехидной и своевольной. Делала, что хотела. Родителям хамила мимоходом, а в школе хоть и училась хорошо, но учителей истязала тем, что злорадно и напоказ нарушала школьные правила. Губы красила, форму не носила, слушала на географии, например, музыку из транзисторного приёмника «Романтик», ну, и так далее и тому подобное.

А вот после девятнадцати что-то в душе нежданно взорвалось, и открылось после взрыва Нинке неожиданное: настоящий брат Славик навсегда братом и останется, а вот Пилкин Илья, который ей никто и которого она презирает за всё сразу – вот он может однажды взять, как шутили в деревне, все свои ноги во все свои руки, и исчезнуть из села. Унесет его к чертовой матери какая-нибудь очередная комсомольская путёвка, которые райком комсомола пачками развозил по деревням. И Пилкина Ильи, ненавистного, больше никогда в её жизни не будет. Это открытие потрясло пока не успокоившиеся гормоны Нинкины, заставило их кипеть и через край выплёскиваться в виде града слёз, которыми она три дня подряд, не вставая, смачивала сено в стогу за сараем. А на четвертый день сила неведомая сбросила её с сеновала и унесла к Илье, который во дворе перетягивал цепь на велосипеде. Нинка полчаса говорила ему самые гадкие гадости, после чего иссякла, заплакала неслышно и без слёз, да и прижалась к Пилкину Илье. Постояла, собрала в горсть всю дерзость, накопившуюся за последние годы, и призналась ему в любви таким тоном, каким могут произнести суду самые трудные последние слова приговоренные к смертной казни.

А к свадьбе дело подошло как-то шибко уж обыденно. Вечером в предпоследнюю субботу августа отец Ильи Пилкин Николай Ильич помылся в баньке своей, приоделся в модные бостоновые штаны и поплиновую рубаху военного цвета «хаки», выкопал из старого тряпья в сарайчике бутылку столичной и пошел к Нинкиному отцу Гришке Мятлеву. Ну, это он только для него и мятлевской жены Варвары был Гришкой. С женой он жил, с Николаем под пулями бегал и на пузе ползал ниже колючки, сливаясь с песком, травой и грязью. А для остальные алдановцев Гришка был только Григорием Егоровичем, главным человеком в Алданском. Директором. Уважаемым за много лет и почти родным. Только Пилкину одному приходился он и не другом страшной, украденной войной короткой юности, и не соседом дорогим,

А второй своей половиной. И жена, с которой Мятлев жил в радость и с обоюдным удовольствием, никогда не возражала против такой расстановки приоритетов.

Вернулся Николай Ильич Пилкин через полтора дня, в воскресенье под утро. Он разбудил сына и, стараясь не уснуть стоя, высказался так:

– Иди, Илька, к своей и женись. Решенный вопрос. Это мы с Гришкой одобряем. Потому, что и любите вы друг дружку, и на морде у обоих нарисовано, что хотите вместе жить. Дом мы вам с Гришкой построим. Хотите – позади наших избушек перед огородами, а хотите – построим там, куда пальцами ткнёте. Ну, пойди к Гришке и подтверди, что он не против.

Он не стал ответа ждать, а чтобы жену не беспокоить прошел в пустую комнату, где хороший диван стоял, упал на него и растворился в хороших, конечно, снах.

– Батя, прям счас и бежать жениться? – зевнул Пилкин младший, пытался снова уснуть, но благословление отцовское, ожидаемое, кстати, сон отшибло всё равно. – А к дяде Грише мне зачем? Не на нём, чай, женюсь. И вместо сна стал он размышлять, где лучше место для дома выбрать. С этими раздумьями он аж до самых первых петухов дотянул.

А дней за десять до свадьбы сели все за круглый стол у Мятлевых в светлице и стали составлять список гостей. Угрохали на это дело весь вечер, но гостей набрали где-то всего под сотню. Фильтровать народ было труднее всего.

– Райком, мать его, запретил руководству совхозов устраивать пышные праздники. Стукнет, не дай бог, кто-нибудь, что я половину деревни собрал, да и поеду на бюро получать пинков за нескромность и партийную расхлябанность. А так бы я мог и всю деревню собрать.

– Да, по шее получишь. Директор же, – огорчился Пилкин Николай Ильич. – И меня подтянут до пары. Хоть я простой главный прораб стройконторы.

Короче, решили кроме родственников и близких друзей своих да жениха с невестой позвать передовиков, парторга, председателя профсоюзного и комсомольского секретаря и уважаемых деревенских стариков.